Проклятие демона - Роберт Энтони Сальваторе Страница 99

— Тебе нехорошо? — спросил он.

Джеховит внимательно следил за движениями короля и тоном его голоса. При всей нежности и заботливости в них не ощущалось любви. Забота заботой, но Джеховиту стало ясно: король не женится на Констанции. Во всяком случае до тех пор, пока Джилсепони продолжает смущать его мысли.

Констанция успокоила Дануба, сказав, что чувствует себя вполне хорошо. Джеховит отвел заботливого короля в сторону.

— У нее впереди еще два месяца, — напомнил старик.

— И затем на свет появится наш ребенок, — торжественно произнесла Констанция.

— Мой сын, — подхватил Дануб, и лицо Констанции вновь засияло.

Дануб говорит о ребенке с гордостью, и это подогревает ее надежды, — думал Джеховит. Но какие надежды? Как поступит Дануб, когда родится его сын? Объявит ли он об отсрочке привилегии или будет настолько счастлив рождением этого ребенка, что официально признает младенца?

И не рассердит ли это принца Мидалиса?

Джеховит не смог удержаться от усмешки, но, поймав на себе взгляды Дануба и Констанции, лишь покачал головой и махнул рукой. По правде говоря, старого настоятеля отнюдь не волновало, каким образом поступит король по отношению к сыну. Если он официально не откажет ему в престолонаследии, королевство могут ожидать смутные времена. Впрочем, Джеховиту до этого нет дела; к тому времени он наверняка уже умрет. А что до более близкой перспективы — если король официально признает ребенка, а, следовательно, и Констанцию, тогда у Джилсепони будет еще меньше шансов оказаться в Урсале.

Как бы там ни было, но через два месяца при дворе наступят весьма интересные времена.

Джеховит с большим трудом подавил в себе еще один ехидный смешок.

Настоятель Браумин удивился и обрадовался, увидев у себя в кабинете этого человека. Перед ним стоял приятного вида мужчина почти такого же возраста, что и Браумин, худощавый, но сильный. Живые, темные глаза цепко подмечали каждую мелочь в убранстве кабинета. Гость явно был человеком военным, приученным к быстрым и решительным действиям.

Зима наступившего года отличалась обильными снегопадами, но они не помешали герцогу Каласу покинуть Чейзвинд Мэнор и выехать из Палмариса на юг. Браумин знал об этом и принял новость довольно спокойно. Зато сейчас он был искренне рад появлению доброго друга, сыгравшего некогда важную роль в его жизни. Какое великолепное начало года!

— Рад тебя видеть, Шамус Килрони, — тепло поздоровался он с гостем. — Я слышал, что ты ушел из королевской гвардии и перебрался куда-то на юг.

— Ну, не совсем на юг, брат… настоятель Браумин, — ответил Шамус Килрони. Он с одобрением обвел взглядом кабинет настоятеля. — Я тоже рад, что твои дела сложились хорошо. Ты это заслужил.

Браумин с улыбкой выслушал добрые слова. В свое время Шамус вместе с ним отправился в Барбакан. Они оба находились в гробнице Эвелина, когда их окружили гоблины. Шамус Килрони приготовился умереть в бою, и именно тогда произошло чудо. Рука Эвелина, вознесенная над каменной плитой, послала магические волны, уничтожившие орду гоблинов.

Шамус был рядом с Браумином и тогда, когда король Дануб и отец-настоятель Маркворт, каждый со своей армией, стремились взять их в плен. По правде говоря, Браумин и Шамус мало знали друг друга, однако тяготы, через которые им пришлось пройти, укрепили эту несколько странную дружбу.

— Снег идет не переставая, — сказал настоятель Браумин. — Отчего же Шамус Килрони вернулся сюда в столь неприглядное время?

— Герцога Каласа король срочно вызвал в Урсал. Вместо себя герцог направил сюда Моуина Сэтера — офицера из Бригады Непобедимых, — объяснил Шамус. — Сэтер — мой давний друг. Он знал, что у меня родственники в Палмарисе, и потому предложил поехать вместе с ним.

— А как поживает Колин?

— Я слышал, что она уехала в Кертинеллу, — ответил Шамус.

— Рад, что ты вернулся, — сказал настоятель Браумин.

Он повел друга в свои покои.

— Возможно, ты знаешь, что со времени битвы в Чейзвинд Мэнор отношения между церковью и государством стали весьма напряженными.

— Герцог Калас никогда не жаловал церковь, — заметил Шамус, — особенно после того, как королева Вивиана заболела и умерла, а монахи из Сент-Хонса ничего не смогли сделать для ее спасения. Думаю, с Моуином Сэтером тебе будет легче договориться.

— И как долго он будет замещать герцога?

— Трудно сказать, — признался Шамус. — Потому-то я и пришел к тебе. Герцог Калас объявил, что его вызывают ко двору, но никто из оставшихся в Чейзвинд Мэнор ничего толком не знает. По словам самого Моуина, герцог не рассчитывает на скорое возвращение в Палмарис. Возможно, он вообще не вернется сюда.

Настоятель Браумин не мог удержаться от улыбки. Даже не верится, что на герцога так подействовали его угрозы. Поспешный отъезд Каласа — еще одно доказательство тайного сговора герцога с «кровавыми беретами».

Браумин налил Шамусу и себе по бокалу вина.

— За более дружественные отношения между церковью и государством, — провозгласил он тост и поднял бокал.

Шамус охотно с ним чокнулся.

— Ты бы мог оказать мне одну услугу, — сказал Браумин, размышляя вслух. — Если, конечно, захочешь.

— Если смогу, — добавил Шамус.

— Расспроси своего друга Моуина об одном сражении. Оно произошло в позапрошлом году, в калембре, незадолго до отъезда короля из Палмариса. Сражение на поле, к западу от города.

Шамус удивленно поглядел на него.

— Твой друг должен помнить это сражение, — убежденно сказал настоятель Браумин. — Быстрая и бескровная победа над отрядом поври. Такое не забывается.

— Я спрошу его, — все так же удивленно пообещал Шамус. — Однако должен сказать тебе прямо, мой друг настоятель Браумин. Я не стану служить шпионом для Сент-Прешес. Я вернулся в Палмарис по просьбе старого друга и готов делать все во имя более добрых и мирных отношений между вами и Чейзвинд Мэнор, кто бы там ни сидел. Но уволь меня от участия в интригах между Сент-Прешес и Чейзвинд Мэнор.

— Ценю твою честность, — ответил Браумин.

Он вновь наполнил бокалы, потом еще раз.

Да, замечательно начинается восемьсот двадцать девятый год Господень.

«Какое великое множество чудес довелось мне повидать! — писал он, склонившись над пергаментом. Рядом лежал мешок, плотно набитый пергаментными свитками. — О, как завораживает взор великолепие здешней необузданной природы! Безмерна милость Бога, даровавшего мне, смиренному Тетрафелю, возможность созерцать все это великолепие. Уверен, когда западная часть Вайлдерлендса войдет в состав королевства Хонсе-Бир и мы станем владеть этими гигантскими водопадами, величественными горными вершинами, густыми лесами, под покровом которых царит вечный сумрак… тогда, перечитывая мои воспоминания, вы испытаете те же чувства, какие испытываю сейчас я».