Любовь и Sex в Средние века - Александр Бальхаус

Между страхом и страстью

С. 9. Альдобрандино из Сиены. Средневековое руководство по сексу «Режим тела» (фрагмент миниатюры, 1285).

С. 10. Анонимный художник. Влюбленная пара (1484). Темпера.

Таинственная эпоха, это Средневековье! Его начало датируется временем глубочайшего упадка — заката Римской империи, — а конец обычно относят к приходу Реформации.

Что происходит в это тысячелетие, между 500 и 1500 годами, между Античностью и нашим временем? В любом случае Средневековье — эпоха вопиющих контрастов и противоречий: расцвету придворной пышности сопутствует повседневная привычная нищета, за блеском императорской династии Гогенштауфенов, повлекшим за собой расцвет общества и культуры, следует обрушение в политический и социальный хаос. Рыцари в своих крепостях и замках еще задают тон во всем, но в городах уверенные в себе богатые бюргеры уже начинают опережать благородных господ по положению.

В той же мере, в какой всю эпоху пронизывает ожесточенный конфликт между папой и императором за первенство в христианской Западной Европе — где явный, где скрытый и протекающий с переменным успехом, — дуализм церкви и секулярного мира оставляет отпечаток на всем средневековом ощущении жизни. Это напряжение между двумя полюсами воздействует на человека, проникая в сокровенные глубины его личности и в его тайные мысли. Он знает о церковных заповедях и об опасности вечного проклятия — и тем не менее с легкостью отметает их в сторону. Чопорность и вакханалия идут рука об руку точно так же, как страх адских мук и уверенность в спасении. Человек Средневековья привык к повседневному соседству с ужасом и даже забавлялся, присутствуя на пытках и казнях, словно на спектакле. В Средние века «к запаху роз примешивался запах крови», — пишет Йохан Хёйзинга [1].

Тщетно было бы искать однозначные и обязательные оценки той эпохи. Просвещение говорило о «мрачном Средневековье» с пренебрежением, подразумевая его якобы культурную и цивилизаторскую отсталость; в англоязычной литературе и до сих пор еще в ходу понятие Dark Ages [2]. Романтизм же, напротив, на переломе XVIII и XIX веков прославлял Средние века как «истинную эпоху».

И действительно, Средние века, настолько же многогранные, насколько и противоречивые, могут что-то предложить на любой вкус. Средневековье — больше, чем любая другая эпоха, — есть миф, повесть, полная заблуждений, напряжения и тоски. Нехватка достоверных исторических преданий усиливает очарование таинственности, способствует созданию мифов. Дошедшие до нас документы, артефакты, свидетельства из-за своей неполноты дают повод к спекуляциям, и все попытки реконструировать эпоху вновь и вновь терпят поражение — составить адекватное представление о средневековой реальности не получается. Все сводится к поиску исторической правды, погоне за обрывочными сведениями или попытке утолить ощутимую и поныне тоску по Средневековью, по временам императоров, темниц и монастырских тайн.

Что это — тоска по простому мироустройству, жизненной безыскусности, по кажущейся подлинности, по романтике крепостей и круглых оконных стекол? По какой причине мы так неодолимо стремимся погрузиться в глубину истории? Вряд ли потому, что нас интересует суровая, необустроенная эпоха, заряженная внутренними противоречиями, не знавшая ни электричества, ни мусороуборочных машин, ни нижнего белья, ни прочих удобств цивилизации.

Когда на стыке XVIII и XIX веков романтизм заново открывал для себя времена рыцарей, миннезингеров и обитающих в замках принцесс, рисуя лучезарные картины прошлого и делая их фоном для собственных идеалов, это стало по существу культурной революцией, критическим ренессансом. Но в наши дни тоска по Средневековью выражается в постановочных зрелищах, рыцарских турнирах, музейных выставках и разного рода фольклоре. Сказки и произведения в стиле фэнтези, колдовство и ворожба, Круглый стол короля Артура, поиск чаши Грааля и, не в последнюю очередь, героический эпос из Голливуда — вот та смесь, из которой в головах и сердцах наших современников составлено Средневековье. Оно кажется нам фантастическим спектаклем, нескончаемым красочным турниром, и в нем побеждают те образы, которые ярче всего поражают наше воображение, нечто среднее между кичем и коммерцией. В результате эпоха сводится к инсценировке, которую ждет публика.

Не туманы острова Авалон, а туманы полузнания лежат над Средневековьем, скрывая, насколько оно чуждо нам сегодня, насколько мы не ведаем, что делать с его невероятными противоречиями, с его безусловным стремлением к спасению души, а также с его суеверием, этой «верой без всяких суе», этой старой как мир, темной стороной религии.

Несмотря на все это — а может, как раз благодаря этому, — сегодня вновь наблюдается романтическое обращение к той эпохе. Современного человека к Средневековью влечет не только тоска по возвышенным чувствам и храбрым героям — переживает ренессанс и вера в демонов и духов, магия, мечта о спасении души и страх преисподней. Людей современного раздвоенного мира влечет опыт, включавший в себя и теневую сторону человеческого существования.

Йоганн Вольфганг фон Гёте называл суеверие поэзией жизни, и этот аспект имеет неоценимое значение для исследования менталитета Средневековья, поскольку в нем проявляются подлинная ментальная диспозиция средневекового человека, его неистовая готовность к вере и пресловутое озорство, его раздвоенность и размах, не знающие повторения в истории.

Как же на самом деле живут люди в Средние века? И прежде всего — как они любят, если у них вообще есть любовь в современном ее понимании? Осознания индивидуальности еще не состоялось; мало у кого есть зеркало, и в портретной живописи главное вовсе не в том, чтобы набросать изображение, соответствующее действительности. Временами кажется, что тогдашняя жизнь очень трудна, пронизана чувством вины, отмечена тоской и жаждой искупления, опутана паутиной страхов и суевериями. Каковы же они в действительности, эта жизнь и эта любовь, — в неведомой стране, затерявшейся где-то между небесами и преисподней?