КГБ и власть. Пятое управление: политическая контрразведка - Эдуард Макаревич

Портрет Филиппа Денисовича Бобкова художника С. Присекина

Вот он парадокс истории: я, сын расстрелянного отца в звании «врага народа» и мамы, медика-ученого, после Карлага сосланной в казахстанскую глубинку, где я прожил свои десять школьных лет, — пишу предисловие к изданию об одном из руководителей Комитета государственной безопасности СССР.

И я готов переговорить с читателем, предваряя его знакомство с этим необычным изданием. Оно интересно, ибо оно начинается с истории о девятикласснике, подавшимся добровольно на войну с фашисткой Германией, и замечу, вместе с отцом. Мужественно и смело воюя, он стал кавалером самой из самых «окопных» медалей Великой Отечественной войны — «За отвагу». Боевые ранения его — отметины на всю жизнь, тоже своего рода награды.

Читать о жизни Филиппа Денисовича Бобкова увлекательно. Как явствует из книги самого Бобкова «КГБ и власть» и следом идущей книги «Филипп Бобков и пятое Управление КГБ: след в истории», что составляют это издание, — он создал себе биографию особого кроя: от рядового, потом гвардии старшины в пехоте, — до генерала армии в должности первого заместителя председателя КГБ.

КГБ… Разве не хочется из первых уст познать какой была на самом деле наша политическая контрразведка с 60-х годов пролетевшего века, когда герой этой книги выступает в роли одного из создателей 5-го управления КГБ СССР, затем становится начальником и впоследствии куратором-шефом политической контрразведки уже на посту первого заместителя председателя Комитета? В книге представлены свидетельства того:

как шла борьба с инакомыслящими (именуемыми «диссидентами»), одни из которых осознанно подрывали устои официальной идеологии — другие, в своем романтическом порыве мечтали избавить страну от реально отжившего;

как порой драматически остро развивались межнациональные отношения в стране;

как на самом деле — в доктринах и в повседневных делах — осуществлялось Западом антисоветское наступление.

И наконец, едва ли не самая интересная тема, — как непросто, даже нередко с серьезнейшими осложнениями, складывались отношения верхушки правящей партии с подчиненным ей КГБ. Ф.Д. Бобков, как теперь можно узнать, профессионально, а отсюда и глубоко понимал, к чему могут привести поражения-ошибки на фронтах идеологической войны, что порождались крайне заскорузлым, ортодоксальным крылом в Политбюро ЦК КПСС.

Представленные факты вызывают раздумья, приоткрывают немало таинств предельно засекреченной чекисткой службы.

Я не числился в приближенных к Ф. Д. Бобкову. Но моя работа в качестве руководителя одного за другим двух лучших в СССР издательств вполне естественно обязывала контактировать с ним. Это когда надо было создавать книги о тех, кого продолжали напрочь замалчивать: деятелей дореволюционной России или жертв культа личности в довоенные времена. Попутно замечу: Бобков славился среди книголюбов коллекционированием книг серии «Жизнь замечательных людей».

Что же отложилось в памяти от этих контактов?

Его неколебимая уверенность в необходимости спасать социалистическое отечество от опасностей перерождения партийной власти и изощренно-действенного как отечественного, так и западного антисоветизма. Его неумолимое стремление быть справедливым в делах своей службы.

Несколько примеров. Один из работников ЦК КПСС доверил мне весьма впечатляющую историю. Шло заседание Политбюро ЦК партии под председательством главного идеологического ортодокса М. А. Суслова. Тема: как пресечь антисоветизм Солженицына. Все под воздействием председательствующего дисциплинированно перебирали лишь два варианта: арест или высылка за границу. И был вопрос к генералу КГБ Бобкову, на который он очень определенно ответил: обе «меры» вызовут крайне негативный отклик и в стране и за рубежом. Увы, «кремлевские мудрецы» не прониклись его мнением. И более всего настаивали на аресте.

Или вот другая история. В поле зрения КГБ оказался мой давний знакомый главный редактор журнала «Человек и закон» Сергей Семанов. Глава КГБ затребовал ареста, ибо был обеспокоен его сверхактивной настырностью в защите устоев патриотизма. А что Бобков, его заместитель? Рискнул воспротивиться! И свел «Дело» к «профилактическим» беседам; спасая журналиста, историка и его семью.

И ещё. Я знал, что ЦК ВЛКСМ пригласил поэта Евгения Евтушенко войти в нашу делегацию для участия во Всемирном фестивале молодежи и студентов в Хельсинки. Местом работы поэта тогда стал Клуб советской делегации с притягательным для иностранцев космическим именем «Спутник», который каждый день принимал молодежь из разных стран. И однажды Евтушенко увидел неистовый шабаш юных неофашистов, бесновавшихся перед советским Клубом. Было видно, что они настроены повторить его. Тогда глава комсомола и Филипп Денисович Бобков, который обеспечивал безопасность нашей делегации и сопротивление антисоветским выходкам, обсудили эту проблему с Евтушенко. И утром на корабле, где жила советская делегация, по корабельному радио раздался голос поэта. Он с искренней страстью читал своё ночью рожденное стихотворение «Сопливый фашизм» со строками «Но — фестиваль!» —// взвивался вой шпанья, // «Но — коммунизм!» —// был дикий рёв неистов. А концовка-то какова: «И если б коммунистом не был я,// то в эту ночь// я стал бы коммунистом!» И он был искренен в таком порыве.

Я отказываюсь от приема перерассказывать содержание книги. Она и без этого убедительно и поучительно поведает о непростой жизни и работе Ф. Д. Бобкова.

Однако, что в итоге?

КГБ… Как быть объективным в его оценках? Я отвергаю, как историк по образованию и писатель-документалист по профессии, усилия рьяных конъюнктурщиков в расчете на доверчивую публику со своим коварным для науки истории огульным ее редактированием. Одни очерняют все и вся. Другие эту историю засиропливают по ободок. Книга Бобкова и о Бобкове дает возможность избежать коварства однолинейного мышления. И в этом ее большая ценность.

Россия снова на переломе.

И, как нередко бывает при смене исторических эпох, когда ниспровергаются прежние, казалось, незыблемые идеалы и торжествует пафос огульного отрицания недавнего прошлого, стране угрожает опасность возникновения духовного вакуума, духовной смуты, этой мрачной предвестницы государственного распада и всеобщих бедствий. Но, к счастью, российское общество уже начинает постепенно преодолевать эту пагубную болезнь явно политического происхождения. Появилась возможность и более взвешенного, объективного освещения исторических событий минувших лет. Речь теперь все чаще идет не об охаивании или восхвалении, но о попытках глубокого осмысления советской истории во всей ее великой и трагической противоречивости.