Быть Сергеем Довлатовым. Традегия веселого человека - Елена Клепикова

Владимир Соловьев & Елена Клепикова Тайна Довлатова

Мне близка литература, восходящая через сотни авторских поколений к историям, рассказанным у неандертальских костров, за которые рассказчикам позволяли не трудиться и не воевать.

Мне нравится Куприн, из американцев – О'Хара. Толстой, разумеется, лучше, но Куприн – дефицитнее.

Нашу прозу истребляет категорическая установка на гениальность. В результате гении есть, а хорошая проза отсутствует.

С поэзией все иначе. Ее труднее истребить. Ее можно прятать в кармане и даже за щекой.

Сергей Довлатов. Из уничтоженных писем

В чем повезло – мы были близко знакомы с Бродским и Довлатовым. Не только с ними, конечно, – тесно дружили с Окуджавой и Слуцким, Эфросом и Искандером, Юнной Мориц и Евтушенко, с Алешковским, Битовым, Шемякиным, Кушнером, Рейном и прочими. Доска почета русской литературы, не иначе! Не только нам – им тоже повезло на дружбу с нами: иначе зачем бы они стали с нами водиться? Мы все были частью литературного процесса, а не просто друзьями-товарищами. Однако Бродский и Довлатов – особая статья: наши отношения протянулись через океан, когда мы эмигрировали в Америку. Все мы из Ленинграда, но у Владимира Соловьева и Елены Клепиковой был перевалочный пункт – Москва, где мы прожили пару лет перед тем, как отвалить за кордон.

Бродский преподнес нам на совместный день рождения (мы родились с разницей в пять дней, а потому устраивали один на двоих) посвященный нам классный стишок – как он говорил, стихотворное подношение («Позвольте, Клепикова Лена, пред вами преклонить колена. Позвольте преклонить их снова, пред вами, Соловьев и Вова…»), а Довлатов опубликовал про нас в своем «Новом американце» защитную от разной окололитературной швали статью. Мы были двойными земляками – по Питеру и по Нью-Йорку. В Питере у нас были близкие отношения с Осей – вплоть до его отвала, а с Сережей – скорее приятельские. Хотя именно Владимир Соловьев делал вступительное слово на его единственном творческом вечере в России – было это в ленинградском Доме писателей им. Маяковского на ул. Воинова. Когда именно этот вечер состоялся, вылетело из головы – мартобря 86-го числа, но педант и аккуратист Сережа услужливо подсказывает нам из могилы (хотя на самом деле из своей книги «Ремесло»): среда 13 декабря 67-го, 17 часов. А Лена Клепикова одобрила его рассказы и пробивала в печать, работая редактором отдела прозы молодежного журнала «Аврора», – увы, из этого ничего не вышло, и опять-таки архивариус своей литературной судьбы Довлатов запротоколировал эту печально-смешную историю в той же повести «Ремесло», где приводит письмо Лены из редакции как свидетельство советско-кафкианского абсурда.

Ося вспоминает о встречах с Довлатовым в «помещениях тех немногих журналов, куда нас пускали». Бродский запамятовал – он вообще не всегда утруждал себя сверкой написанного с реалом, не в укор гению будет сказано, о чем еще речь впереди, а пока что уточним: в Ленинграде было тогда всего три литературных журнала: «Нева», «Звезда» и «Аврора», не считая детского «Костра», и «Аврора» была единственной из «взрослых» редакций, куда Бродского «пускали» и где он регулярно появлялся, паче в десяти минутах ходьбы от его дома. Машинистка Ирэна Каспари печатала его стихи, а с редактором Леной Клепиковой он дружил – недаром в отличном телефильме «Остров по имени Бродский», который прошел по Первому каналу, она представлена как «подруга юности Бродского», хотя по возрастному отсчету – скорее молодости.

Бродский и Довлатов тусовались в разных питерских компаниях и пересекались редко, а с некоторых пор – после разборки между ними в довлатовской комнате в коммуналке на Рубинштейна, 23, о чем читателю этой книги предстоит узнать в подробностях, – редакция «Авроры» стала единственным местом схода двух этих будущих светил русской литературы. Топографическое уточнение – не вся, понятно, редакция «Авроры»: высокое начальство было не для простых смертных литераторов, тем более таких опально-крамольных, как Бродский и Довлатов, а с другими отделами, в особенности с отделом поэзии, возглавляемым шовинисткой с антисемитским душком, связи были и вовсе нулевые. Вот характеристика самого Довлатова – она относится к другому журналу, но ситуация была схожей в любом из них:

«Я спросил одного из работников журнала:

– Кого мне опасаться в редакции?

Он ответил быстро и коротко:

– Всех!»

Исключением, которое, однако, доказывает правило, был отдел прозы, пока им заведовал человек порядочный и неплохой прозаик Боря Никольский; потом были присланы для укрепления официальной линии писатель-почвенник Глеб Горышин и спесивый и вздорный Вильям Козлов, который прославился своим доносом на засилье среди молодых писателей евреев. Обком партии на пару с КГБ всячески препятствовали утверждению редактором отдела прозы Лены Клепиковой – ввиду ее подозрительной молодости (она стала самым молодым сотрудником журнала, хотя ей было уже 27) и беспартийности, тогда как остальные были «членами». В конце концов перевесили ее литературный вкус и редакторский профессионализм, без которых именно в отделе прозы было просто никак!

Лене Клепиковой пришлось работать при всех трех завах отдела прозы, хотя Козлов, который сдал в макулатуру рукописи Довлатова (см. ниже), был последней каплей терпения. Но в лучшие, сравнительно вегетарианские авроровские времена в ее кабинете клубились писатели – молодые Андрей Битов, Ося Бродский, Борис Вахтин, оба Виктора – Голявкин и Конецкий, Яша Длуголенский, Сережа Довлатов, Игорь Ефимов, Валера Попов – всех не упомнишь; были и не очень молодые, а то и «возрастные» Александр Моисеевич Володин, Геннадий Самойлович Гор, братья Стругацкие, временный ленинградец Булат Окуджава и москвичи Женя Евтушенко, Фазиль Искандер, Юнна Мориц, Александр Петрович Межиров; все не так чтобы диссиденты, а диссидентствующие – вот точное слово! – и на подозрении у властей предержащих, но «Аврора», тем не менее, их печатала или хотя бы пыталась напечатать. Захаживал сюда, понятно, и критик в печать, прозаик в стол Владимир Соловьев – как автор «Авроры» и не вовсе чужой Лене человек, иногда с Жекой Соловьевым, совместными усилиями сотворенным чадом, который сызмала варился в этом литературном котле и не совсем случайно стал впоследствии американским поэтом и художником Юджином Соловьевым. Здесь он впервые услышал песни Высоцкого в исполнении автора, который дал в редакции вечерний концерт в надежде напечатать в «Авроре» свои стихи, но все редакционные усилия пропали даром – обком зарубил стихи на корню. А если что-то удавалось, это был уже на нашей улице праздник. Особенно когда Лена извлекала талантливую прозу из «потока». Так, «Аврора» стала «первопечатником» Людмилы Петрушевской, когда в 1972 году опубликовала «Историю Клариссы» и «Рассказчицу». Владимир Соловьев мгновенно откликнулся на эту публикацию восторженной статьей в «Юности», что, однако, не помогло первоклассной рассказчице встать на ноги – прошло еще 10 лет, прежде чем ее стали снова печатать.