Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки - Сергей Цыркун

«В этом и есть суть коммунизма, чтобы беспрерывно хватать кого-нибудь за горло».

Б. Бажанов, секретарь Политбюро

Теплая, плотно обволакивающая ночь нависла над Москвою жарким летом 1936 г. Тогда в советской столице не было ни ночных клубов, ни круглосуточных магазинов, ни частных автомобилистов, спешащих через паутину улиц спящей столицы по своим делам. По ночам город погружался в цепенящий сумрак. Только шумели порывы ветра в листве, надрывно рычали цеха заводов непрерывного производства, шлепали сапогами по лужам патрули рабоче-крестьянской милиции, да еще в товарных дворах московских вокзалов неспешно гудела работа. Над всем этим мерцали пятиконечные рубиновые звезды, похожие на морских животных, медленно плывущих во тьме ночного небосвода.

Но было в самом центре сонного города громадное здание, сияющее бесчисленными огнями своих окон, словно огромный пароход, мчащийся сквозь черные волны навстречу собственной гибели. Это здание знал каждый москвич, да и не только москвич. Давно уже переименовали Лубянскую площадь, назвали ее именем «железного Феликса» Дзержинского, но не отлипало от жуткого здания памятное название – Лубянка. В недрах этого замка ужаса и страданий, по его сумрачным коридорам уверенной походкой вышагивали два человека. Один из них был высокомерен и суров. Доверенное лицо товарища Сталина, исполнитель его самых тайных замыслов, член ЦК, Генеральный комиссар государственной безопасности, а самое важное – всемогущий глава Наркомата внутренних дел, НКВД. У других эти буквы в душе вызывают страх... И правильно. Днем он, всеми уважаемый Генрих Григорьевич Ягода, с некоторой иронией наблюдает за марионетками – «вождями», перед которыми пресмыкается пыль презренных для него индивидуумов, называемых «рядовые трудящиеся».

Но по ночам он становится подлинным властителем Страны Советов. Он знает, что творится по всей огромной стране, о чем говорят между собой мужья с женами в постелях, заключенные в лагерных бараках, случайные собутыльники в пивной, руководители разных рангов в своих кабинетах. Ему известно, какие решения будут приниматься партийными и правительственными инстанциями всех уровней. Он знает, кто и на кого пишет доносы, кто против кого затевает интриги и он же решает, каким из них дать ход, а какие положить «под сукно». Он подобрал команду безоговорочно преданных ему людей, спаянных общими интересами, с помощью которых он способен... даже голова кругом идет от возможных перспектив. И потому он с презрением, свысока поглядывает на своего спутника. А тот цветет безмятежной улыбкою. Это не кто иной, как «Янечка» Агранов, известный всей Москве завсегдатай богемных салонов советской литературно-художественной элиты. Он улыбается всегда, ему постоянно весело. Он – в обход своего шефа – дружен со Сталиным. И еще он знает: даже если неугасимая звезда его всемогущего повелителя Ягоды вдруг закатится, сам он не пострадает, ибо не так уж сильно он ему предан...

Но было у обоих предводителей тайного ведомства, двух темных владык Страны Советов, и нечто общее: оба знали, что вскоре, на ближайшем Пленуме ЦК, Ягода займет обещанное ему самим товарищем Сталиным место в Политбюро, и тогда можно будет так же уверенно расхаживать не только пещероподобными ходами Лубянской цитадели, но и по трибуне Мавзолея на Красной площади. Ох, скорее бы! Под аккомпанемент этих мыслей оба предводителя тайного сыска по-хозяйски, без стука, распахивали двери кабинета, разглядывая самодовольные откормленные ими же физиономии верных холопов-следователей и запуганных, забитых арестантов. «Как идет допрос?» – и, кратко выслушав доклад своего подручного, небрежно кивнув, два стража Государственного страха шли дальше. Вдруг оба остановились. Из-за одной двери доносились не вполне понятные звуки. Распахнув ее и разом шагнув внутрь, богоподобные носители суконных мундиров и скрипучих сапог обомлели. На столе в развязной позе сидел их мертвецки пьяный сотрудник, мрачно приговаривая стоявшему перед ним арестанту: «Сегодня я тебя допрашиваю, завтра ты меня. Ни гроша-то наша жизнь не стоит!» [1] .

Служебное расследование показало, что этот человек был алкоголиком, ночью во время допроса пившим водку. Только этот безымянный алкоголик, о существовании которого ныне известно из откровений бывшего советского разведчика Фельдбина-Орлова, оказался мудрее своих хитроумных руководителей. Он понял то, что Ягоде стало предельно ясно лишь через полгода, на Пленуме ЦК, когда вместо пропуска в Политбюро он получил от осмелевших партийных бонз невероятное количество брани и клеветы в свой адрес. Тогда он и произнес запомнившуюся фразу: «Как жаль, что я не арестовал всех вас раньше, когда был у власти» [2] .

* * *

Одна из самых больших загадок советской истории – это то, каким образом удалось Сталину, готовясь к Большому террору 1937 г., полностью сменить и уничтожить руководство НКВД – главного своего инструмента в механизме предстоящих репрессий – без сколько-нибудь заметного сопротивления. Если и существовала в 1936 г. реальная опасность сталинской диктатуре внутри страны, то она могла исходить только со стороны «когорты преторианцев» – абсолютно беспринципных, очень хитрых, сплоченных многолетней совместной работой и личной дружбой руководителей НКВД. Остротою интеллекта и широтою кругозора они заметно превосходили своих преемников ежовского и бериевского поколений [3] .

На протяжении ряда лет руководитель государственной безопасности страны Г.Г. Ягода тщательно подбирал свою команду, устранял неугодных, стремился создать вокруг себя некое подобие замкнутой касты. Бывший работник госбезопасности М.П. Шрейдер вспоминает, что этими людьми в застольях «за блинами и водкой решались важные организационные вопросы, включая расстановку кадров» [4] . Шурин Ягоды, руководитель РАПП Леопольд Авербах, будучи арестован, на допросе показал, что Ягода «все сводил к личной выгоде и личным взаимоотношениям, во всем пытался найти нечто низменное и на нем играть».