Могусюмка и Гурьяныч - Николай Задорнов Страница 10

— Гляди, как окатила меня, — сказал Гурьян.

Грязная вода капала с его рубахи на жерди изгороди.

— Пропусти, а то поссоримся, — сказала она. — Отойди подальше, а я пойду домой.

Мастер обтер лицо сухим подолом рубахи.

— Смотри, в другой раз утащу и выкупаю в пруду! — сказал он, но отошел покорно в сторону.

Она вылезла из огорода и побежала обратно. У перекрестка остановилась. Он был далеко. Ей стало обидно, что он ушел, не попрощавшись и даже не взглянув на нее.

— Гурьян! — махнула она платком, а когда он оглянулся, скрылась за угол.

Вскоре все заметили перемену в Гурьяне. Он остриг бороду покороче, купил новые сапоги.

— Тебя степная Настя заворожила. Мы знаем: ты для нее стараешься, — говорили ему девушки, когда он приходил посмотреть их хороводы.

— Верно говорят — слово не стрела, а хуже стрелы, — смущали его девицы.

С Настей он помирился. Иногда они разговаривали.

— Ну, расскажи мне еще что-нибудь про завод... — говорила она, садясь на траву. — Ты, сказывают, тайное слово на железо знаешь?

— Это врут. Не слушай. Никакого тайного слова не знаю. Его и нет. Вот я тебе кедровых орехов в тайге набил. На-ка!

— Ты что, лохматый, шепчешь ей тут? — подходя, спрашивали Настины подружки.

— Ну, наговорились?

— Еще ни о чем не говорили, — отвечал Гурьян.

Он звал Настю вниз, под обрыв.

Однажды Гурьян нарвал цветов и принес Насте.

— Кому это? — спросила она, как бы удивившись.

— Тебе. Помни, как на Белой прохаживались. В степь-то вернешься...

Настя понимала, что жизнь Гурьяна мрачна, полна тяжелого труда и что лишь изредка бывали у него радости. Что никакой он не безобразник, а просто ему скучно, вот и балует он, как малое дитя. И ей приятно было видеть, как этот большой и сильный человек, буйный, видно, по натуре, становится кротким.

В воскресенье Гурьян удивил весь завод, явившись на пруд в новых сапогах. Эти были не самодельные, а городские, какие-то особенные.

— Гляди, дивные эти сапоги, — толковали парни. — Разные! Диво! Правый от левого отличается. Как ноги! Есть правый, а есть левый. Не похожи друг на друга, как у господ!

— Вот, видать, его проняло! Какие сапоги себе достал!..

Гурьян заметил девушек, среди них была Настасья.

Вдруг он ушел на плотину, которую в тот год поправляли. В праздник работы там не было, и чугунная баба для забивки свай стояла на мосту. Бабу эту во время работы с трудом поднимали четверо сильных мужиков. Гурьян подошел к ней, постоял, подумал и вдруг, взявшись за рожки, поднял на глазах у всего завода эту бабу и несколько раз до отскока ударил по незабитой до конца свае. И затем, как ни в чем не бывало, поставил ее на место.

Однако тут же все наблюдавшие эту картину заметили, что Гурьян озабоченно нагнулся.

Люди догадались, что хвастовство Гурьяну не обошлось даром, что у его новых городских господских сапог от необычайной тяжести бабы осели подборы.

— Куда ты? Эй, стой! — кричали ему, когда Гурьян быстро пошел с моста, направляясь в поселок.

Парни догнали его и схватили, но он развел руками, и все повалились.

— Некогда, ребята, надо скорей пойти каблуки подбить, прифорситься!

— Эй, каблуки испортил!

— Это он из-за тебя, перед тобой отличиться хотел, — нашептывала Олюшка своей подружке.

А на другой день Гурьян промчался по улице на диком коне, и уж все знали, что, значит, у него в гостях друзья башкиры.

— Он, как степняк, на конях скачет, — говорили про мастера, — а свистнет, как Соловей Разбойник, хоть ставни прикрывай.

У дома, где жила Настасьина тетка, Гурьян на всем скаку поднял коня на дыбы, хлестнул нагайкой, еще раз хлестнул и стал гарцевать, потом пустил его в мах, вихрем перелетел через чью-то распряженную телегу, стоявшую посреди улицы.

Он загоготал, как леший, и конь в безумном страхе умчал его вдаль.

— Кто это? — выходя за ворота, спрашивали люди.

— С кричных! — толковал какой-то старик.

— Ишь, вспылил улицу...

— Шайтан! Чисто шайтан!..

Гурьян снова примчался.

— Что ты, нечистый дух, делаешь? — подымаясь из-за забора, окликнула его Олюшка.

— Конь горячий! Не слажу... Здравствуй, свет, — поклонился Гурьяныч Насте.

— Здравствуй... — отвечала та, стоя рядом с подругой на бревнах выше забора.

Гурьян подъехал вплотную и протянул ей через забор руку.

***

А в завод вернулся из поездки молодой торгаш Захар Булавин. Настя про него слыхала и все как-то тайно ждала, каков окажется этот Булавин.

Захар сразу понравился Насте. Он человек обходительный, бывал в разных местах: на ярмарках, в городах. С ним интересно поговорить. Он рассказывал много любопытного, и про завод говорил складней Гурьяна. И был он силен; все говорили, что тоже богатырь...

Настин интерес к Гурьяну, казалось, исчез так же быстро, как и появился. А тут еще родные стали говорить, что Булавин станет ее сватать, что лучшего мужа ей желать не надо, и понемногу она свыклась с мыслью, что это ее судьба и ее счастье на всю жизнь.

Осенью Настя уехала домой в степь, и вскоре Захар действительно прислал сватов.

А весной Настасья приехала на завод и стала сама хозяйкой.

Стала она жить за бревнами пятистенного дома и за спиной мужа, как за каменным хребтом, в собственном доме, где чисто, уютно и все есть.

Но первое время часто скучала молодая жена. У Захара близкой родни нет на заводе. Сам он больше в разъездах, и Настя все одна. Знакомые у Захара люди уж немолодые, все толкуют про дела, про товар, а жены их о том, что еще в богатом доме завести надо, что к богатству прибавить.

Подружки Настасьи повыходили замуж. Некоторые заискивали перед ней, и это было неприятно. Другие держались просто, но были заняты семьей и хозяйством.

Один раз, вернувшись из далекой поездки, сказал Захар жене:

— Давай, Настя, я буду тебя грамоте учить. Все веселее будет.

Прошел год. Настя научилась читать и писать. Захар стал привозить ей книжки.

Иногда встречала она Гурьяна. Он всегда ходил по их улице на завод и обратно. Теперь уж она знала все о его работе. Муж водил Настю на завод, показывал и домны, и кричные молоты и сам хвалил Гурьяна, называл его наипервейшим мастером.

— Ну как, купчиха? — бывало, спросит Гурьян весело, а у самого глаза глядят грустно.

И вспомнит Настя, как перед отъездом на заимку виделась она с Гурьяном и как спросил он ее глухо и грустно: «Ты теперь за Булавина выйдешь?»