Ставка - измена Родине - Игорь Атаманенко Страница 10

Мартынова вряд ли можно характеризовать как особо ценного агента для американских спецслужб. Не считая сведений общего характера и того, что он знал о работе линии «X» в резидентуре (а она, линия, не была основным объектом внимания ЦРУ и ФБР), Мартынов имел весьма ограниченный доступ к интересующей американцев информации. Передаваемые им материалы не имели никакого отношения к вопросам национальной безопасности или международных отношений СССР. Разведывательная информация, которую он сообщал в ЦРУ и в ФБР — расположение, структура, численный состав резидентуры, режим ее работы и т. п., представляла интерес только разве что для действовавших против нас контрразведывательных подразделений ФБР.

И последнее: горькая ирония предательства Мартынова заключалась в том, что довольно жесткий и подчас эффективный контрразведывательный «прессинг» ФБР затруднял нам вести разведывательную работу в Вашингтоне, а это отражалось на положительных результатах резидентуры и, как следствие, ограничивало и его, «крота», собственную шпионскую деятельность, а значит, и размер его гонорара. Тем не менее американцы возлагали большие надежды на то, что Мартынов продолжит работать с ними и в будугцем, когда займет более высокое место в иерархии советской разведки.

Когда Эймс в мае, а Хансен в октябре 1985 г. подтвердили мои догадки о предательстве Мартынова, я был потрясен, поняв, что он и является тем «кротом», поисками которого я занимался более года. Действительно, с мая 1982 г. ФБР стало устанавливать слежку целевым порядком и только за сотрудниками резидентуры, оставив в покое «чистых» дипломатов. Стало ясно, что Бюро располагает точной информацией о ведомственной принадлежности служащих советского посольства.

Вместе с тем, сознание того, что я был прав в моих подозрениях относительно внедренного в резидентуру «крота» противника, не принесло мне никакого удовлетворения — только горечь и напряжение. Горечь оттого, что теперь мне придется жить и работать с мыслью, что мой товарищ по службе, который мне даже нравился, продавал меня и всех нас в резидентуре вот уже в течение трех лет.

Несколько месяцев я бился над проблемой, под каким предлогом отправить Мартынова в Москву.

Самый простой вариант — отпуск. Но он только недавно из него вернулся. Поэтому отправить его в отпуск снова было бы глупо, это вызвало бы у него обоснованное подозрение. Имелись и другие варианты, например, получение награды в Центре за хорошие показатели в работе либо необходимость присутствия в Москве для решения каких-то неожиданно свалившихся семейно-бытовых проблем. Но дело все в том, что разведчик-профессионал Мартынов был прекрасно осведомлен о таких приемах нашей контрразведки. Он распознает малейшую фальшь или несуразность предложения вылететь в Москву и тут же рванет в ФБР.

Кроме того, затруднительно было контролировать действия членов его семьи, поскольку они все вместе проживали вне жилого комплекса «Айрин», арендуя квартиру в пригороде Вашингтона, и в случае опасности могли быстро исчезнуть.

Следовало также считаться с возможностями американского «хозяина» Мартынова — ФБР, которое постоянно отслеживало обстановку вокруг своего агента, и незамедлительно приняло бы исчерпывающие меры по его спасению, появись на его горизонте что-либо подозрительное.

Вернувшийся из отпуска резидент присоединился к моим поискам вариантов надежной доставки Мартынова в Москву. Наши предложения мы направили в штаб-квартиру ПГУ, где тоже ломали голову над этой проблемой.

Одна из идей состояла в передаче Мартынову на связь агента, проживающего в Мексике, — там изменника было бы легче нейтрализовать и вывезти в СССР. Но в итоге мы отказались от этой идеи — все выглядело нелогично и искусственно, а значит, подозрительно. Ибо если бы в самом деле речь шла о передаче на связь Мартынову нового источника, об этом, учитывая существующую практику, с ним должны были говорить во время его недавнего пребывания в Москве. С другой стороны, даже если бы мы смогли реализовать эту идею с Мексикой, ФБР, несомненно, организовало бы какую-нибудь схему защиты его там. Для начала, например, американцы держали бы его под постоянным наблюдением, предусмотрев для предателя сигналы в случае грозящей ему опасности.

Маскируя нашу осведомленность о двурушничестве Мартынова, мы, к сожалению, не имели права ограничить его доступ к секретной информации, а остальные сотрудники резидентуры не получили каких-либо указаний по соблюдению повышенных мер безопасности. Не произошло никаких изменений и в устоявшемся распорядке работы резидентуры. Все шло как обычно, и Мартынов, как всегда, получал всю оперативную почту, поступавшую в Вашингтон по линии «X». Он также мог вести любые разговоры на темы, интересующие его американских боссов, со своими коллегами по резидентуре, которые, увы! не догадывались об истинных целях инициатора этих разговоров.

Опыт подсказывал мне продолжать придерживаться прежней линии поведения в отношении предателя, если я не хотел проиграть в этой схватке со спецслужбами противника.

В общем, резидент и я более чем на полгода замерли в ожидании удобного, а главное — оправданного повода, чтобы под убедительным для американцев предлогом отправить Мартынова в Москву.

Как вдруг у ворот жилого комплекса посольства возник Юрченко, и я почувствовал, что Фортуна не только повернулась ко мне лицом, но и схватила меня за руку — ведь теперь я знал, как отправить в Москву предателя Мартынова! Да-да, негодяя и горе-перебежчика Юрченко будет этапировать в столицу нашей Родины не кто-нибудь, а разведчик резидентуры, пользующийся огромным доверием и наделенный большими полномочиями — Валерий Федорович Мартынов! Ну, уж вам, коллеги из ФБР и ЦРУ, никогда не догадаться о наших истинных планах — лишь бы, не дай Бог, самому себя на радостях не выдать!

Следующие два дня были самыми напряженными. Я должен был проследить, как Юрченко поднимется на борт специально за ним присланного самолета «Аэрофлота», и что рядом с ним будет находиться Мартынов.

Как вдруг 7 ноября, за два дня до запланированного возвращения Юрченко домой, Мартынов на несколько часов исчез из помещения резидентуры…

Меня пробила легкая дрожь. Успокоил я себя тем, что Мартынову необходимо получить напутствия от своих операторов, после чего он непременно вернется. Так и случилось. К конур рабочего дня Мартынов появился в посольстве и внегине казался невозмутимым. Тем не менее ночью я глаз не сомкнул. Имитировал Мартынов свое спокойствие? Для чего — чтобы поверили, что ничего необычного не происходит? Может быть, он планирует сбежать на следующий день?!

Разумеется, для меня было естественно предположить, что Мартынов размышляет о причинах, побудивших руководство резидентуры включить его в команду по сопровождению Юрченко. А может, его спокойствие объясняется тем, что он знает: он ни в коем случае не поднимется на «борт», улетающий в Москву?!

Сомнения, сомнения, сомнения…

…Прибыв в аэропорт, автобус без каких-либо препятствий подъехал прямо к самолету. Уезжающие стали прощаться. Ко мне, улыбаясь, подошел Мартынов и протянул руку. Я, пожимая ему руку, по привычке воспитанного человека смотрел ему в глаза. Ни один мускул не дрогнул на моем лице, впрочем, и на его тоже — он по-прежнему улыбался во весь рот…