Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков Страница 10

Графическое наследие Григорьева говорит о его незаурядной эрудиции, о внимательном изучении мастеров предшествующих поколений и школ, о знании различных национальных стилей. Свежесть и непринужденность орнаментов с растительными мотивами отражают живые наблюдения природы. Стенды григорьевской выставки в нарядных залах бывшего Талызинского особняка наглядно убеждают в значительности его работ и вызывают мысль о желательности и полезности издания альбома произведений этого мастера.

Григорьев оставил после себя много чертежей неосуществленных проектов. По ним можно заключить, что, строя небольшие дома и особняки, архитектор мечтал и о создании крупных, монументальных зданий. Его занимало – какими им следует быть? В его бумагах встречаются соответствующие записи. «…Дворец, – писал Григорьев, – должен быть великолепным для зрения. Сие получается при умеренной высоте здания – не более двух этажей – и совершенстве пропорций…» Или: «…тем, что архитектор положит верное отношение между вышины и длины, он обойдет большую обыкновенность и сделает разные со вкусом украшения, и даст этим ход своей композиции…»

Пока трудно ответить на вопрос – удалось ли когда Григорьеву построить что-либо монументальное, кроме дворца на Остоженке? В последнее время некоторые историки архитектуры высказывают предположение, что им создан проект церкви Большого Вознесения у Никитских ворот, на авторство которого в разное время существовали различные взгляды: церковь приписывали и Баженову, и Казакову. Но, кем бы она ни была выстроена, она по праву считается прекрасным образцом классического стиля, и силуэт ее – стройный и пропорциональный – служит украшением этого уголка Москвы.

Дальнейшие исследования помогут окончательно установить автора этого прекрасного храма, и, если подтвердится версия его принадлежности Григорьеву, мы порадуемся тому, что этот талантливый и трудолюбивый, скромный русский мастер увидел при жизни осуществление своей мечты – создание по его проекту монументального здания в любимой Москве, которой он отдал без остатка все свое творчество.

Оно еще далеко не открыто во всей полноте. Известно, что Григорьевым в 1828 году построена церковь в селе Ершове, под Звенигородом, принадлежавшем Олсуфьевым, и еще несколько усадебных домов в Подмосковье; что им после 1812 года возобновлено здание бывшего Екатерининского института (Центральный Дом Советской Армии), причем большой зал и домовая церковь с интересным иконостасом сделаны им заново; что Григорьеву принадлежат проекты пристроек и лабазов Воспитательного дома; часть корпусов Павловской больницы; что он участвовал в проектировании и постройке ряда общественных зданий Москвы. Однако многое из того, что за свою долгую жизнь создал этот неутомимый труженик, пока приписывается другим зодчим или остается безымянным.

Но и того, что о Григорьеве известно и что коротко изложено в этих заметках, достаточно, чтобы имя этого выдающегося архитектора и человека примечательной судьбы навсегда сохранилось в благодарной памяти москвичей. Своим не исчезнувшим за полтора века обаянием и прелестью, своим уютом и поэзией некоторые старые московские улицы обязаны, в числе других, и Афанасию Григорьевичу Григорьеву.

В старых московских справочниках говорится, что названия этих двух улиц – Старой Басманной, переименованной в 1922 году в улицу Карла Маркса, и Новой Басманной, сохранившей свое название, – восходят к профессии живших здесь когда-то мастеров «басманного шитья» и тиснения по металлу – меди, серебру и золоту, которыми славилась средневековая Москва. Современные исследования опровергают это объяснение, и теперь считается установленным, что в этих названиях отражено пекарское ремесло: район этих улиц занимала слобода хлебников, выпекавших «басманы» – караваи казенного хлеба для войска и царского двора, на которых ставилось клеймо дворцовых пекарей.

Изначальные названия улиц ли, урочищ или районов – неоценимое подспорье, когда за давностью утрачены сведения о прошлом. Они способны иной раз дать в руки потомков ключ к разгадке всяких неясностей и спорных заключений. Приведу запомнившийся случай.

Однажды в Калининской области мне встретился незначительный хуторок со странным названием Шелдомежский. Ломать бы мне долго над ним голову, не узнай я от местного краеведа, что некогда стоял здесь древний монастырь, основанный на том месте, на той черте или меже, до которой дошли полчища Батыя. «Дошли до межи», очевидно, не пущенные дальше русскими… Славное название, рассказывающее о знаменательном для наших предков счастливом повороте в тягостном ходе событий и удержавшееся на русской земле более семисот лет! Вот почему так не лежит подчас сердце к переименованиям, как бы отсекающим кровные наши связи с минувшим, с давними делами Родины…

Старая Басманная начинается от Земляного Вала, служа как бы продолжением идущей от Китай-города извилистой артерии Маросейка – Покровка. Отсюда начинался и Скородом – часть города за внешней линией укреплений, названная так, как известно, из-за быстроты, с которой она застраивалась после очередного вражеского набега или пожара.

По этой улице, мимо изб басманников, шла главная дорога из Кремля в село Рубцово на Яузе, переименованное в 1627 году в село Покровское, по которой цари ездили в свою загородную резиденцию, а Алексей Михайлович – с 1650 года – в любимое свое село Преображенское. Маршрут этот продержался до Петра, начавшего ездить другим путем, о чем будет рассказано ниже.

На углу Земляного Вала (Садовой) и Старой Басманной, в четном порядке домов, на месте нынешнего небольшого сквера, еще в конце двадцатых годов нашего столетия стоял старинный дом, принадлежавший бригадиру Румянцеву, отцу знаменитого победителя Фридриха II, героя Семилетней войны, фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского.

При Петре I по Старой Басманной стали селиться офицеры солдатских полков. Усадьбы нарезались им городским магистратом из прежних обширных огородов кремлевского Вознесенского монастыря. И уже в конце XVII века район Басманных улиц стал называться Капитанской слободой.

От этого, и даже более раннего, времени на Старой Басманной улице уцелел ряд домов, перестроенных и надстроенных, но сохранивших неуловимо во всем облике и вполне осязаемо в толстостенных, сводчатых нижних этажах отпечаток далеких веков.

В нескольких десятках метров от моста через железнодорожную выемку, перерезавшую Старую Басманную в 1870 году, если идти от Садового кольца – по левую руку, выделяется дом, выдвинувшийся из ряда соседних едва ли не вплотную к проезжей части улицы, так что от тротуара остается узкая полоска.

Равнодушный взгляд скользнет по нему, не обнаружив ничего примечательного. Разве покажется странным, чего это он вылез на самую улицу. Гладкие стены, регулярные проемы окон безо всяких украшений – такой дом мог построить себе в прошлом веке безгрешно скопивший капиталец за долгую службу чиновник, и средней руки торговец, и отставной военный в небольшом чине, люди, озабоченные прочностью и поместительностью дома и не думающие о красоте архитектуры. Однако, если присмотреться внимательнее, замечаешь над оконными проемами нижнего этажа наполовину стесанные украшения в форме кокошников да угадываешь по некоторым признакам невероятную толщину стен. Поднявшаяся улица похоронила глубоко под землей основание дома и подступила своим тротуаром к подоконникам нижнего этажа.