Северный Часовой и другие сюжеты - Борис Акунин Страница 10

Но доказательств никаких не было, и обвинений Роберту Дёрсту не предъявили.

На этом большое журналистское расследование, написанное вскоре после смерти Сьюзан (его-то я вам в сокращенном виде и пересказал), заканчивается.

Дальнейшее я легко выяснил через поисковик, заинтересовавшись личностью щедрого Дёрста.

Самые интересные события его жизни были еще впереди.

Год спустя он был арестован по подозрению в убийстве и расчленении соседа. Сбежал из-под залога, скрывался от полиции. Попался в супермаркете при попытке спереть сэндвич, хотя имел при себе 37 тысяч наличными.

Признался в убийстве соседа и в том, что распилил труп пилой. Защита (смотрите ли вы сериал «Good Wife» про американских кудесников-адвокатов?) сумела доказать, что убийство было совершено при самообороне. И присяжные – вы не поверите – Дёрста оправдали.

В 2004 году он все-таки сел, за махинации с ценными бумагами. Получил пять лет, но через год был уже на свободе. Потом посидел еще раз. Опять недолго. Сейчас живет, не тужит. Может, еще чем-нибудь удивит. Такой вот интересный господин.

Так кто же, по-вашему, застрелил Сьюзан Берман? Какая версия кажется вам более правдоподобной?

Опрос:

Кто убил «принцессу мафии»?

Участников: 1244

Мафия – 346 (28,2 %)

Дёрст – 692 (56,4 %)

Кто-то еще – 189 (15,4 %)

24.07.2013

Я, как все нормальные люди, обожаю клады. Регулярно читаю кладоискательский журнал «Родная старина», где фанаты металлодетектора рассказывают о том, как нашли под слоем дерна старинный амулет или откопали горшок с «чешуйками». Но вообще-то я не такие находки люблю. Меня интригуют настоящие клады – те, которые спрятаны в тайниках. Материальная ценность значения не имеет. Мне интересна не «сумма прописью», а то, что в тайнике законсервировано другое время. Видели, наверное, дурацкий сувенир: консервную банку с надписью «Воздух Парижа» или «Воздух Венеции»? Так вот в тайнике заперт воздух иной эпохи.

Меня не особенно волнуют тайники древние: пирамиды, курганы, сокровища инков или скифов. Потому что это – про людей, жизнь которых слишком уж далеко. Я про нее мало что знаю, я ее не чувствую. А про тех, кто жил двумя, тремя, пятью поколениями раньше, я знаю почти всё. Они для меня как родственники. Я даже определил хронологические рамки своего интереса: меня привлекают эпохи, которые были сфотографированы. Всё, что раньше, какое-то ненастоящее. (Впрочем, про это я здесь уже, кажется, писал.)

Вот три клада, от которых у меня замирает сердце.

Про первый, обнаруженный года полтора назад, у нас говорили и писали довольно много.

В Питере затеяли ремонт бывшего особняка Нарышкиных-Трубецких и между перекрытиями вскрыли потайную комнатку площадью 6 квадратных метров. Нашли сорок мешков с фамильным серебром Нарышкиных, несколько тысяч единиц. Каждый предмет обернут в газеты 1917 года.

Клад Нарышкиных

Кажется, потом за границей кто-то из Нарышкиных предъявил на клад права – толком не помню. Мне, честно говоря, неинтересно, что со всеми этими центнерами серебра стало. Оно, должно быть, стоит много мильонов, но газеты, в которые был завернут драгметалл, волнуют меня не меньше, чем все эти супницы, половники и кольца для салфеток. А больше всего хотелось бы побывать в раскупоренной комнате…

Про второй клад, совершенно незнаменитый (не думаю, что про него вообще узнала пресса), мне рассказал один «чердачник». Есть такая категория кладоискателей, они специализируются по старым домам, предназначенным на слом. Эта находка по ценности не идет ни в какое сравнение с нарышкинским сокровищем, но она взволновала меня еще больше.

Простукивая стены обреченного особняка, мой «чердачник» понял, что под штукатуркой пустота. Проделал дыру и нашел большую замурованную кладовку, где в Гражданскую войну московская семья среднего достатка спрятала свои пожитки. Никакого злата-серебра. Обычная посуда, граммофон с пластинками, велосипед, швейная машинка, шубы, обувь, одежда, всякий домашний скарб.

Что-то из вещей «чердачник» оставил себе или раздарил, что-то разнес по антикварным магазинам, не шибко при этом обогатившись. Но меня просто трясет от зависти, когда я представляю: вот он светит фонариком в черную дыру, и луч выхватывает из тьмы фрагменты ушедшей жизни. Сбегая из голодной Москвы куда-нибудь на хлебную Украину или в сытную Сибирь, хозяева, конечно же, рассчитывали вскоре вернуться, потому что ну сколько может продержаться эта нелепая советская власть?

Никто не вернулся, всё на свете переменилось и перевернулось вверх тормашками – но только не здесь. Вещи на месте, ждут владельцев.

Про третий тайник, самый чудной из всех, я прочитал в британской газете «Телеграф».

Умерла одна старая-престарая француженка. Разбираясь в ее наследстве, душеприказчики выяснили, что за ней среди прочего имущества числится квартира в девятом округе Парижа, между Оперой и площадью Пигаль. Вскрыли дверь – и ахнули.

Из этой квартиры в июне 1940 года хозяйка бежала от немцев. И больше ни разу не переступила порога. Здесь с тех пор вообще никто не бывал. Плата исправно вносилась, так что претензий ни у кого не возникло. Почему женщина сюда не вернулась – бог весть. Может быть, не хотела ворошить какие-то тяжелые воспоминания.

Прессу больше всего заинтересовала висевшая на стене картина Джованни Болдини, впоследствии проданная на аукционе за два с лишним миллиона евро. А по-моему, эка невидаль – картина.

Вы лучше загляните в эту хронодыру – и попадете прямо в тот самый день, когда боши шли на Париж, и времени оставалось очень мало, только прихватить самое необходимое. Мгновение застыло, как муха в янтаре. Лишь слегка припорошилось пылью.

www.the-salfordian.com

За окнами ходили немецкие облавы, потом немцев гоняли резистанты, потом из транзисторных приемников пела Эдит Пиаф; сменилось десять поколений автомобилей, люди стали летать в космос, рухнул Железный Занавес, произошло сто тысяч самых разных событий. А тут хайлайтом и главным ивентом было, допустим, явление случайно забредшего мышонка. Пробежал по паркету, понял, что подхарчиться нечем, – и время опять замерло.

Знаете, я вдруг вспомнил, что тоже оставил потомкам тайник.