Смутное время - Казимир Валишевский Страница 10

Впрочем, Горсей, пожалуй, помог уговорить вдову Магнуса если и не тем, что расточал ей любезности, то по крайней мере надеждой на лучшее обращение сравнительно с тем, какое она испытала в Польше. А ведь она могла предвидеть, что ее ожидало в самом благоприятном случае. В Московском государстве, по заведенному обычаю, признавалось, что вдовы пристраиваются только в монастырь. Итак, вернувшись на родину, Мария Владимировна должна была принять иноческий чин в монастырь, соседнем со знаменитой Троицкой лаврой. Но здесь по крайней мере она была в безопасности с тех пор, как перестала быть опасной, и в течение следующих лет мы встретим этот печальный обломок мечущимся среди самых реальных и весьма трагических приключений. Дочь ее, напротив, так как ее еще нельзя было постричь в монахини, вскоре погибла, и на Бориса пало подозрение, что она погибла насильственной смертью.

Устранив таким образом эти препятствия, Годунов очутился перед другим возможным соперником, который уже был царем, и это тем более указывало на него, хотя было лишь подобием царствования. Мои читатели, должно быть, не забыли этого бывшего царя, татарина Симеона, которого Грозный вздумал однажды сделать своим заместителем. Но этот соперник, удаленный в Кучалино и случайно или иным образом лишившийся зрения, не шел взаправду в счет. В 1589 году – предполагаемый год смерти малолетней Евдокии, – кроме надежды на потомство, которое царица Ирина могла сохранить, династический вопрос был упрощен как нельзя более. Остался один только Дмитрий, который запутывал его, мешая вероятным честолюбивым замыслам Годунова.

Для того времени Углич был довольно значительным городом – три собора, полтораста церквей, двенадцать монастырей, две тысячи монахов и тридцать тысяч жителей. Полузаконный царевич мог довольствоваться таким уделом, а деревянный дворец, – ведь и в восемнадцатом веке палаты Елизаветы и Екатерины были еще деревянные, – отвечал требованиям княжеского жилища, если не великолепием архитектуры, по крайней мере своими размерами; а между тем брату Феодора и семье его было нелюбо в нем, они тосковали по Москве, им хотелось быть поближе к Кремлю, а здесь они обречены были терпеть враждебное отношение к себе людей, приставленных для надзора за ними, и уже упомянутый Михаил Битяговский выделялся среди них своим сварливым нравом и вымогательствами.

Если верить некоторым летописцам, Дмитрий, хотя он был еще ребенок, обнаруживал особенную чуткость к этому дурному обращение, проявляя буйный нрав, мстительный характер и даже предрасположение к жестокости. Он был действительно сын Грозного. Рассказывали, что Дмитрий охотно смотрел, как резали быков или баранов, а иногда он пробирался в кухни, чтобы собственноручно свернуть шею нескольким цыплятам. Однажды зимой, играя со своими сверстниками, царевич велел сделать из снега двадцать человеческих изображений и, дав им имена приближенных своего старшего брата, с криком: «Вот что вам будет, когда я буду царствовать», рубил их изо всей силы саблей. И Борис не был забыт в этой игре в возмездие. Но может быть также, что иностранные повествователи служили только эхом лживых россказней, умышленно распускаемых самим же Борисом. Один из них – Флетчер – сообщает в 1589 году более правдоподобное известие, которое необходимо сохранить в памяти, – известие, что в то время неоднократно делались попытки отравить малютку.

Царевич Димитрий Иоаннович, князь углицкий, младший сын Ивана Грозного от Марии Федоровны Нагой. Прожил восемь лет. Миниатюра из «Царского титулярника». 1672 г.

Спустя два года, 15 мая 1591 года, Углич всполошился. Колокол церкви Спаса ударил в набат, десятка два других подхватили его. В толпе, быстро сбежавшейся к ограде дворца, послышались крики о мести, затем произошла кровопролитная свалка, и распространился слух, что царевич только что убит.

Дмитрий родился 19 октября 1583 года, ему было семь лет и семь месяцев без четырех дней, когда случилось это несчастье. Обстоятельства, при которых оно произошло, требуют внимательного исследования.

В большинстве летописей повторяется с небольшой разницей в изложении один рассказ об этом событии, и рассказ этот сохранил вплоть до наших дней совсем особый характер достоверности; в самом деле, повествование это получило сугубое подтверждение – и официальными документами, и церковными канонами. Это повествование о совершенном в Угличе 16 мая 1591 года убийстве было в 1606 году внесено в манифест одного из преемников Феодора, Василия Шуйского, и оно же послужило основанием для причисления мученика-младенца к лику святых, которое провозглашено было в том же году. Вот его краткое изложение.

Годунов, сам добиваясь трона, несколько раз пытался избавиться от малолетнего Дмитрия. После безуспешных попыток отравить его Борис сговорился со своими родными и друзьями совершить иное покушение на его жизнь, и окольничий Андрей Петрович Клешнин, выдвинувшийся по милости временщика, взялся его исполнить. Его заботами в Углич в качестве городских приставов были отправлены Михаил Битяговский с сыном Даниилом и племянником Никитой Качаловым и сын мамки Дмитрия, Осип Волохов. Они навлекли на себя подозрения царицы Марии Нагой, и она усугубила бдительность.

Но 16 мая 1591 года, около полудня, царица оставила своего сына на попечение мамки Василисы Волоховой; мамка, будучи участницей заговора, не обращая внимания на возражения кормилицы, Ирины Ждановой, повела царевича во двор. Убийцы выжидали этой минуты. Осип Волохов взял царевича за руку и спросил его об ожерелье, которое он носил; ребенок поднял голову, чтобы ему ответить об этом ожерелье, и в этот миг Волохов ударил его ножом по горлу. Но рана оказалась легкая, хотя жертва упала без чувств. Кормилица бросилась на тело царевича, чтобы прикрыть его собою, и пронзительно закричала. Между тем убийца обратился в бегство. Тогда Даниил Битяговский и Качалов, избивши до полусмерти Жданову, вырвали из ее рук мальчика и прикончили его. Прибежала мать и в свою очередь подняла крик, но никто не услыхал ее. Было время послеобеденного сна, и родственники царицы почивали в покоях, занимаемых во дворце или же в соседних домах. Тревогу поднял сторож церкви Спаса; он находился случайно на колокольне, откуда видел все происшедшее, и ударил в набат. Сбежался народ. Толпа, узнав, что случилось, бросилась на убийц; во время этих беспорядков были убиты Битяговский и одиннадцать предполагаемых его соучастников. Той порой тело царевича перенесли в собор Преображения Господня, а в Москву, чтобы уведомить Феодора, отправили гонца. Как и следовало ожидать, весть прошла сначала через руки Годунова, который позаботился изменить ее смысл. Было признано, что Дмитрий, играя ножом, сам лишил себя жизни, и следственная комиссия, составленная из преданных временщику людей, подтвердила этот рассказ.

Фрагмент фрески «Убиение царевича Дмитрия». Церковь Дмитрия на Крови в Угличе

Хотя причисление Дмитрия к лику московских мучеников продолжает поддерживать доверие к этому рассказу об убиении, все-таки он возбуждает многочисленные возражения. Прежде всего, в то время, когда произошло это прискорбное событие, смерть царевича как раз не могла настолько послужить на пользу честолюбию Годунова, чтобы внушить ему мысль о преступлении. Если он и в самом деле питал вожделения на наследство Феодора, то в ту пору его отстраняло пока от наследства еще иное препятствие: Ирина, будучи отныне совсем здоровой, через год (14 июля 1592 г.) должна была стать матерью. Во-вторых, Битяговский и его сообщники были отправлены в Углич не в 1591 году; они вступили в исполнение своих обязанностей вслед за водворением в этом городе Дмитрия, – значит, еще в то время, когда Годунов не мог и думать сделать их орудием преступного замысла. Наконец, хотя этот рассказ и признается официальным, но ведь существуют и другие, тоже имеющие притязания считаться официальными. Архивы сохранили несколько таких сообщений, которые, опять-таки официально, были признаны при сличении их между собою непримиримо противоречащими друг другу. В хронологическом порядке рассказ о «несчастном случае», источником которого были правительственные следователи 1591 года, занимает даже первое место.