Алексей Пичугин - путь и перепутья - Вера Васильева Страница 10

Одним словом, следствие по делу об исчезновении Гориных зашло в тупик.

Утром 19 июня 2003 года произошло событие, которое послужило отправной точкой в уголовном деле, ставшем символом эпохи Владимира Путина. Но в тот четверг еще никто не мог предполагать, что список подвергшихся жесточайшему прессингу и преследованию будет насчитывать десятки фамилий, а нефтяной гигант ЮКОС прекратит свое существование.

Вспоминает Алла Николаевна Пичугина:

«Сын мне утром не позвонил. А он мне каждый день звонил и утром, и вечером, справлялся, как я. Я стала ему звонить сама – телефоны молчат. Я сразу поняла, что что-то случилось. Потом позвонил друг сына, царствие ему небесное, его уже нет, и сказал, что Алексей в прокуратуре, вызван в качестве свидетеля. И больше его не отпустили» [16].

По воспоминаниям Аллы Николаевны, тревожные сигналы были. Незадолго до ареста Алексей заметил за собой слежку. А еще ему по телефону звонили с предупреждениями анонимные доброжелатели. Об этих происшествиях Алексей Пичугин докладывал своему непосредственному начальнику Михаилу Шестопалову. Однако сотрудник ЮКОСа не собирался никуда уезжать – ведь он не чувствовал за собой никакой вины.

По словам адвокатов Алексея Пичугина, из задержания их подзащитного устроили «силовой шабаш». В «спецоперации» принимали участие 27 человек, из них 21 сотрудник ФСБ, а силовую поддержку осуществляло специальное штурмовое подразделение «Альфа».

Задерживали скрывающегося от органов правопорядка особо опасного преступника? Отнюдь нет. На тот момент Алексей Пичугин имел статус свидетеля по делу об исчезновении Гориных.

Рассказывает адвокат Ксения Костромина:

«Бойцы подразделения “Альфа” приехали к нашему подзащитному домой, их был целый автобус. Забрали его, привезли в Генеральную прокуратуру, в Технический переулок. И там допрашивали уже в качестве подозреваемого».

«А до этого, когда Алексей Пичугин имел статус свидетеля, он приходил добровольно на допросы? Может быть, он отказывался явиться, прятался?»

«Нет».

«Получается, что оснований для силового захвата не было?»

«Конечно! Это такая же ситуация, как с Платоном Лебедевым, когда его забрали в следственный изолятор прямо с больничной койки».

Похоже, не приходится сомневаться, что то, о чем говорит Ксения Костромина, было не просто задержанием, а в первую очередь – акцией устрашения.

«В связи с арестом Алексея я написала жалобу в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) в Страсбурге на нарушение в отношении него статьи 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (“незаконное содержание под стражей”) [17], – продолжает адвокат. – Ведь в материалах, представленных прокуратурой в Басманный районный суд Москвы в качестве подтверждения вины Алексея, ничего не было, никаких доказательств. Единственное, что там было – это показания самого Алексея, которые он ранее дал при допросе как свидетель. И никаких доказательств его причастности к убийству Гориных, если они вообще убиты, в суд представлено не было».

Не нашли «вещдоков» и в ходе обысков, проведенных 18 июня в квартире и на работе у Алексея Пичугина июня в квартире и на работе у Алексея Пичугина.

«Обыски проходили без адвокатов, – рассказывает Ксения Костромина. – Из кабинета Алексея был вывезен сейф, который потом осмотрели в здании Генеральной прокуратуры. Впоследствии ничего из изъятого как доказательство виновности по делу не проходило».

Тем не менее, 21 июня 2003 года Басманный суд выдал санкцию на арест Алексея Пичугина.

Сразу после взятия под стражу, 19 июня, сотрудника ЮКОСа поместили в московский следственный изолятор «Лефортово», на тот момент подведомственный Федеральной службе безопасности РФ.

«Мы, адвокаты Центра содействия международной защите, постоянно поднимали вопрос о том, что нахождение “Лефортово” в ведении ФСБ неправильно. Этот следственный изолятор должен, как и остальные такие учреждения, быть в ведении Министерства юстиции, – объясняет Ксения Костромина. – Когда я вступила в дело Алексея Пичугина, а это было в апреле 2004 года, то сразу написала первоначальную жалобу в ЕСПЧ на нарушение его прав во время предварительного следствия [18]. В этой жалобе я указала на то, что Алексей содержится в следственном изоляторе, который находится не в ведении Минюста, и это нарушение, а также на то, что к нему там применяли пытки.

Еще я написала в Европейский комитет против пыток, а в мае 2004 года в посольстве Германии встречалась со спецдокладчиком Парламентской ассамблеи Совета Европы Сабиной Лойтхойзер-Шнарренбергер. Она тогда прибыла в Москву для подготовки доклада в Комитет по правам человека Совета Европы о ситуации вокруг “дела ЮКОСа”».

Забегая вперед, отмечу, что в конце концов совокупность всех этих усилий Ксении Костроминой, других юристов и правозащитников дала результат: в конце сентября 2004 года Алексея Пичугина перевели в СИЗО «Матросская тишина», а потом «Лефортово» передали Минюсту.

Однако вернемся к аресту.

Меня всегда волновал вопрос поведения и самоощущения человека в момент, когда кончается физическая свобода и начинаются застенки, в тот рубежный момент, когда бытие навсегда разбивается на «до» и «после». И потом уже мало что зависит от него самого: от выбора направления передвижения в пространстве, круга занятий и общения, еды, одежды, вплоть до собственной жизни как таковой, – все определяется чужой волей. Все ли? И насколько?