Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - Андерс Рюдель Страница 10

Трагизм, присущий лишившейся мифа эпохе, характеризует и последующие десятилетия. Интеллектуализм потерял свою привлекательность, постоянное разложение на цвета уже не вызывало ничего, кроме ненависти, а коричневым тонам картинных галерей и копиям Тициана было уготовано лишь презрение. В глубине души каждый жаждал свободы, стремился к раскрепощению и искал выразительности. Но рождение экспрессионизма, ставшее следствием такого сильного напряжения чувств, было сродни насмешке. За право на самовыражение боролось поколение, которому выражать было нечего; красоты требовали те, для кого идеала красоты больше не существовало. Желание запечатлеть жизнь, создав новые художественные техники, обернулось невозможным из-за потери подлинной изобразительной силы. Так, выразительность превратилась в манерность, а атомизация творческой жизни продолжилась, поскольку новые стилеобразующие силы так и не были разбужены. Общество, отличавшееся внутренней неустойчивостью, принялось жадно поглощать «примитивное искусство»… [3]

Эти слова звучат как приговор яркой культурной жизни Веймарской республики — миру, в уничтожении которого Розенберг вскоре примет личное участие. Немецкий экспрессионизм зародился до Первой мировой войны, но расцвет его пришелся на послевоенное время.

Как ни парадоксально, экспрессионизм тоже черпал вдохновение у Ницше. Работа Ницше «Так говорил Заратустра» считается провозвестником экспрессионизма. Отношения экспрессионизма и нацизма были неоднозначными. В нацистской партии были сторонники экспрессионизма, которые, как Геббельс, выступали за то, чтобы назначить экспрессионизм официальным искусством. Консерваторы во главе с Розенбергом утверждали, что экспрессионизм ведет к коммунизму и хаосу (большевики считали, что экспрессионизм ведет к фашизму). На самом же деле «антиидеалы» экспрессионизма не имели никакого отношения ни к коммунизму, ни к фашизму.

В немецком экспрессионизме доминировали две школы. В начале века появилась группа «Мост» (Die Brücke). Это было фигуративное экспрессионистское искусство, вдохновленное работами Мунка, Ван Гога и Гогена. Наиболее известными представителями группы считаются Эрнст Людвиг Кирхнер и Эмиль Нольде. Группа «Синий всадник» (Der Blaue Reiter) представляла второе направление, более абстрактное. В группу входили Франц Марк, Пауль Клее и Василий Кандинский. Обе группы распались еще до Первой мировой войны, но именно в послевоенные годы все эти художники приобрели широкую известность.

Любопытно, что и экспрессионистов, и крайне правых объединяло ощущение беспощадной дегуманизации нашего времени. Экспрессионисты реагировали на это отказом от традиционного реализма в пользу совершенно субъективного восприятия действительности. Искусство должно отражать не объективную реальность, а внутреннюю субъективную эмоциональную жизнь человека.

Для Розенберга экспрессионизм и другие направления модернизма означали в первую очередь потерю идеальной красоты:

Сущность этого хаотического развития лежит, в частности, в потере того идеала красоты, который, во всем своем многообразии, служил опорой для всего художественного творчества в странах Европы. Демократическая доктрина, оказавшая разлагающее влияние на человеческие расы, и появление мировых городов, обесценивших значение национального самоопределения отдельно взятого народа, совпали с методически осуществляемой деморализующей и вредительской деятельностью евреев. Последствием всего этого стал не только крах мировоззрений и национально-государственных идей, но и уничтожение искусства нордической Западной Европы [4].

Такой анализ был понятен и близок тем «истинно народным» группам, которые разделяли взгляды Розенберга. Новые направления в искусстве должны быть отвергнуты по расовому признаку как примитивные заимствования из Африки и Азии. Чужая кровь отравляет немецкую культуру!

Подобные художественные принципы наиболее рьяно отстаивал архитектор и теоретик искусства Пауль Шульце-Наумбург. В начале века Шульце-Наумбург был ведущим культурным критиком Германии и арбитром художественного вкуса для среднего класса. Но в межвоенный период, в годы расцвета модернизма, его буржуазные взгляды на культуру стали казаться все более старомодными. Шульце-Наумбург яростно критиковал все современные тенденции в искусстве, а в 1928 году вышла его книга «Искусство и раса», где он попытался связать теорию искусства и патологию, сравнив некоторые модернистские работы с тщательно отобранными фотографиями людей с различными физическими изъянами. Шульце-Наумбург утверждал, что модернизм — это симптом заболевания, особое психическое расстройство, при котором повышенное внимание уделяется человеческому уродству. Это искусство дегенеративное.

Попытка связать определенные формы искусства с психической патологией была не нова, подобные попытки предпринимал современник Юлиуса Лангбена, врач и писатель Макс Нордау. В книге «Вырождение», опубликованной в 1892 году, Нордау признает современное искусство «душевнобольным». Он критикует новые направления в искусстве, символизм и натурализм, и определяет «типичные для времени» заболевания — дегенерацию и истерию. Дегенерация характерна для творчества современных художников, истерией же страдают их почитатели.

Мысль о дегенерации возникла в мутном кильватере теорий Дарвина, продолжив идею о том, что человечество и морально, и физически находится в стадии регресса. Нордау предупреждал, что современное искусство может быть заразным и тогда дегенерация коснется и общества, в том числе молодой части населения.

Хотя Нордау был евреем и к тому же известным сионистом, это не помешало нацистам черпать вдохновение в его идеях. Пауль Шульце-Наумбург привнес в его теорию расовый элемент, утверждая, что только расово чистые индивиды могут создавать настоящую культуру.

Нацисты приняли Пауля Шульце-Наумбурга с распростертыми объятьями, и он вновь сделался влиятельным художественным и архитектурным критиком, вошел в правление Союза борьбы за германскую культуру и стал одним из самых активных его представителей. Вильгельм Фрик назначил его директором Веймарской академии художеств, которая пришла на смену знаменитой школе Баухаус Вальтера Гропиуса, упраздненной нацистами. Первым делом Шульце-Наумбург распорядился закрасить стены лестницы в здании Баухауса, расписанные немецким экспрессионистом Оскаром Шлеммером.

* * *

Адольф Вагнер, баварский министр внутренних дел и национал-социалист, торжественно вручил серебряный молот Тора Гитлеру. Этот молот символизирует будущее нацизма, сказал Вагнер.

Тремя громовыми ударами по известняку будет заложен фундамент храма немецкого искусства. А также новой немецкой культуры, которая уничтожит дегенеративное искусство Веймарской республики.

Крепко взявшись за рукоять молота, Адольф Гитлер изо всех сил ударил по камню. Удар был такой мощный, что головка молота отломилась и взлетела в воздух. Суеверный фюрер побледнел, над блестяще украшенной сценой повисла неловкая тишина. Быстро, будто ничего не произошло, Гитлер развернулся и занял свое место на трибуне, так и не произнеся заготовленную речь. Немецкие газеты промолчали о неприятном происшествии, зато New York Times опубликовала статью с ироничным заголовком: «Господин Гитлер сломал посвятительный молот».