Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941-1942 - Георг фон Конрат Страница 10

– А ты выносливый, – сказал он, но, не зная, означают ли его слова похвалу, или это очередная уловка, я не ответил.

Он опять взглянул на меня и продолжил мягким голосом:

– Хотите, чтобы я отстегнул ремни, которыми вы пристегнуты?

Я кивнул, и, не говоря ни слова, он стал молча расстегивать тяжелые пряжки. Я сразу же почувствовал себя удобнее и повернулся на бок. Боль сразу же дала знать о себе, и, хотя ушибы почти прошли, практически все тело было в синяках. По его виду стало понятно, что он заметил их, но ни словом не обмолвился об этом. Затем он спросил?

– Вы уже можете встать?

Медленно, сжав зубы от боли, я сел, свесил ноги с кровати, коснувшись пола. Каждое движение причиняло мне страдание, но, собрав волю в кулак, я буквально вынудил себя подняться. В тот же момент ноги подкосились, и я рухнул на пол. Майор помог мне лечь в кровать и сказал:

– Вы знаете, у нас не так много времени, поэтому я прямо здесь дам вам некоторые инструкции. Мы можем приступить к работе с взрывчатыми веществами и другими средствами. – Он улыбнулся, глядя на меня. – Вы даже не представляете, как это может быть интересно. – Произнеся эти слова, он вышел из комнаты.

Я опять остался один. Все мое тело было разбито, но в душе еще оставались силы. Им не удалось сломить меня до конца. После стольких лет муштры для меня это было похожим на праздник – лежать здесь, в тишине, не видя своих тиранов, мучителей, никого, кроме той женщины, что приходила ухаживать за мной. Я буквально наслаждался, пребывая в таких роскошных условиях, и спустя несколько дней даже стал испытывать симпатию к майору. Его обучающие методы полностью отличались от всех предыдущих, и, лежа в кровати, я учился обращаться с муляжом бомбы, изучал строение морских судов, а также подводных мин, взрывчатые вещества и все прочее. Через неделю у меня было такое чувство, что я всю жизнь работал со взрывчаткой. Майор относился ко мне довольно мягко, в его присутствии я мог не напрягаться, и поэтому моя работа нравилась мне.

Как только я начал ходить, меня отправили к себе в сопровождении охранника, которого я никогда раньше не видел. Он не задавал мне вопросов, а я ничего не спрашивал у него. Снова оказавшись в своей комнате, я увидел надпись, нацарапанную над своей кроватью: «Южный Штаблок – убийца моей юности». Усмехнувшись, я подумал удовлетворенно: «Георг, у них никогда не хватит сил, чтобы справиться с тобой».

В тот момент я был уверен, что все позади, но, как всегда, оказался не прав.

В комнате появилось устройство, через которое я мог слышать голос, обращавшийся ко мне и звучавший, как мне казалось, очень странно.

Внезапно раздался резкий стук, и от неожиданности я подскочил чуть ли не к потолку.

– Товарищ лейтенант Кириллов. Немедленно доложите о своем присутствии в кабинет.

Автоматически я вышел из комнаты и поплелся в злополучный кабинет, и с каждым шагом мое сердце стучало все сильнее и сильнее.

«Ради бога, только не все сначала», – подумал я.

Понимая, что можно ожидать чего угодно, я открыл дверь и заглянул. Психиатр, который сидел в большом удобном кресле, придвинутом к столу, грубым голосом велел мне сесть. На столе лежала целая куча кубиков, точно таких же, какие покупают детям. Ухмыльнувшись, я присел. Он тут же вскочил на ноги и заорал, как будто я был глухой:

– Ваше имя?

– Григорий Кириллов, – ответил я.

– Откуда вы родом? Ваша мать жива?

Я спокойно отвечал на все его вопросы. Он прекрасно знал, насколько болезненным был его последний вопрос, но я ни на что старался не реагировать и просто смотрел на него как на пустое место. Было нудно отвечать в тысячный раз на одни и те же вопросы. Их могли задать в абсолютно любой момент, ел ли я, спал или просто шел куда-то, поэтому я отвечал заученно одно и то же.

Затем он сказал по-русски:

– А теперь расслабьтесь. Представьте, что мы просто играем в интересную игру. Как будто эти кубики – дома, а вы должны разрушить их.

Теперь я уже не сомневался, что эта школа самый настоящий сумасшедший дом: сначала они пытаются вытрясти из меня жизнь, а потом хотят, чтобы я вернулся в беззаботное детство.

Но, несмотря на свои мысли, я придвинулся поближе к столу, ничего не говоря. Психиатр сидел напротив и чертил на бумаге карандашом какие-то фигуры, не собираясь прекращать. Когда мне это порядком надоело, я попросил его остановиться. И тут его словно прорвало. Он чуть не выпрыгнул из кресла, пронзительно крича мне, чтобы я не лез не в свое дело, а выполнял то, что мне было сказано. Но по крайней мере, он перестал чертить. Где-то полчаса я собирал кубики, а когда закончил, он посмотрел на мое произведение с усмешкой, а потом, чуть ли не пинками, выставил меня за дверь.

Оставалось только догадываться, что все это значило, хотя, скорее всего, мне никогда не доведется узнать этого, подумал я.

Возвратившись в свою маленькую комнату, я увидел майора, сидевшего на кровати. Он улыбнулся мне:

– Теперь вы точно никогда не забудете эту комнату. С этого дня я становлюсь вашей второй половиной, и вам предстоит общаться со мной, есть в моем присутствии, а также работать и отдыхать.

Он поднялся, и мы пошли есть. За обедом мы не говорили ни о чем другом, кроме как о подрывной деятельности и о русском и немецком вооружении. Он рассказывал мне, как устанавливать различные бомбы, в том числе и с часовым механизмом, похожие на яйцо, с маленькими часиками внутри, которые могут уничтожить целый дом. Здесь не было ничего сложного.

И в кабинете, и в моей комнате мы изучали таблицы и многочисленные карты с расположением военной техники, все это длилось до тех пор, пока я не запомнил назубок, что где находится. А потом, во второй и в третий раз, я проверял себя, чтобы уже наверняка ничто не могло вылететь из головы. Я сильно увлекся изучением взрывчатых веществ, работа с этим материалом доставляла мне огромное удовольствие. Но всегда я должен был держать в своей голове, что всему этому есть главная причина – Россия.

Оставшиеся несколько месяцев пролетели очень быстро, и наши занятия подошли к концу. Майор сообщил, что теперь я знаю не меньше, чем он сам.

С одной стороны, я гордился собой, потому что не сдался и сумел преодолеть трудности одну за другой. А с другой стороны, мне было жаль себя. Я знал, что мне предстоит какой-нибудь очередной этап, а мне так хотелось вновь стать свободным, как другие семнадцатилетние мальчишки, болтать о чем угодно, спать сколько захочется и ходить куда заблагорассудится. Но об этом можно было только мечтать, и поэтому в который раз мне приходилось собрать свою волю в кулак и довольствоваться тем, что у меня было: гордиться своими небольшими достижениями.

Было воскресенье. В тот день в нашей школе впервые за все время могли слушать музыку. И мне и майору было очень любопытно послушать концерт. Казалось, вся Академия собралась на выступление. На траве сидели студенты и их преподаватели. Все были парами, никто не собирался группами. В тот мирный воскресный полдень мы слушали музыку, не обращая внимания на своих стражников, наши мысли были далеко. Теперь я точно был уверен, что все позади и совсем скоро мы покинем это заведение, но, как и все предыдущие разы, я ошибался.