Генри Миллер - Александр Ливергант Страница 10

У Полин был один, но существенный недостаток: она была необычайно ревнива, Миллера она ревновала не только к женщинам, но и к любому занятию, в котором сама участия не принимала. Стоило Генри открыть перед сном книгу или подсесть к пианино, как Полин тотчас книгу отбирала, закрывала крышку инструмента и тушила свет: есть — неужели непонятно? — дела и поважнее. В 1911 году в жизни Миллера произошел забавный казус. У отца в кои-то веки появились лишние деньги, и родители решили, пусть и с опозданием, все же отправить сына в Корнеллский университет. Перед отъездом в Итаку Генри зашел к Полин, у которой последние месяцы жил, проститься — и так ни в какой Корнелл и не поехал. Всю осень, не сказав родителям ни слова, прожил «инкогнито» у великовозрастной любовницы — академической науке предпочел «науку страсти нежной».

Однако спустя год нежная страсть поутихла: Полин забеременела, и все плюсы совместной жизни с немолодой, беременной подругой отошли в тень, минусы же выступили наружу. И Полин, которая интеллектом не блистала, но, как и почти всякая женщина, отличалась прозорливостью, почувствовала — Генри ею тяготится: «Я знаю, ты меня больше не любишь. Я для тебя слишком стара». Интуиция ее не подвела: именно так дело и обстояло.

Не помог даже сделанный на дому аборт. В Калифорнию Миллер едет не только за освобождением духа, но и плоти, что, впрочем, не мешает ему клятвенно обещать Полин: он вызовет ее к себе, как только найдет работу. Оба понимают, чего эти клятвы стоят. После возвращения из Сан-Диего Генри вновь некоторое время живет у Полин (кстати, это она вызволила его из калифорнийского плена, послав телеграмму его работодателям о фиктивной болезни матери), но дни их любовной связи сочтены. Теперь он ищет лишь благовидный предлог, чтобы с ней порвать, и этого нисколько не скрывает.

И предлог себя ждать не заставил. Этим предлогом стала… музыка. В 1914–1915 годах Миллер всерьез собирается стать концертным пианистом — не всю же жизнь заниматься кройкой и шитьем или просиживать брюки в конторе. Ходит в Карнеги-холл, слушает музыку, много — больше, чем раньше, — играет сам, и в октябре 1915 года на ловца и зверь бежит. «Зверем» оказывается молоденькая, хорошенькая (стройная, большие темные глаза, темные, вьющиеся волосы) пианистка Беатрис Силвас Уикенс. Беатрис согласна давать Генри уроки музыки, согласна с ним встречаться, ходить в кафе, в театр и на концерты — но решительно не готова с ним спать. Воспитание несговорчивая подруга получила религиозное, а потому — сначала под венец, а уж потом в постель. Вот почему разговоры о браке возникают довольно рано, Генри ухаживает изо всех сил, ведет себя приличнее некуда, не забывает, как заправский жених, дарить при встрече цветы, к Полин же приходит все реже, тем более что и дел у него в это время действительно невпроворот.

Весной 1917-го (Америка только что вступила с трехлетним опозданием в мировую войну) Миллер едет в Вашингтон, работает — правда, недолго — в отделе писем Министерства обороны и, по совместительству, — репортером-стажером в «Вашингтон пост»; а по возвращении в Нью-Йорк, к неописуемой радости родителей, получает отсрочку от армии. Впоследствии в «Тропике Козерога» напишет, что «к моей жизни война не имела никакого отношения», причем, добавим, забежав вперед — не только Первая мировая, но и Вторая. А получив отсрочку, женится. Между прочим, Луиза Мари, если верить сказанному в «Черной весне», «…хватала хлебный нож и набрасывалась на меня, едва я успевал выговорить слова: „Хочу жениться“». В данном случае в хлебном ноже никакой надобности не возникло. Радость родителей объяснима: Беатрис определенно была хорошей партией — уже хотя бы потому, что Полин оставалась за бортом.

Родителям Миллера Беатрис пришлась по душе; родителям, но не Миллеру. Очень скоро выяснилось, что хорошенькая пианистка, блестяще исполнявшая Листа, Стравинского, Шёнберга, на поверку оказалась грубой, строптивой, ревнивой истеричкой. К тому же принадлежавшей к той распространенной категории жен, что являются воспитательницами собственных мужей; Миллеру на таких будет везти: три из пяти его жен усердно учили его жить. Не успел Генри жениться, как в матримониальном союзе номер один ему открылись сплошные минусы (что, впрочем, не помешает ему сочетаться законным браком еще несколько раз), о чем он со временем и сообщит миру, выразив свой печальный опыт в емком жанре афоризма: «Брак — это сплошное разочарование; точнее не скажешь». «Трех дней супружества более чем достаточно, чтобы у мужа раскрылись глаза». «Все ревнивые женщины получают удовольствие от жестокого обращения с теми, кого они любят». «Мужья пренебрегают своими женами даже в том случае, когда они — жены — по чистой случайности талантливы».

Беатрис в этих невеселых умозаключениях вполне узнаваема: ревнива, жестока, но и талантлива. Она действительно что ни день пилит мужа, ругает его на чем свет стоит: он и хам, и бездельник, и безумец. Обвиняет в отсутствии самолюбия, твердит, что он начисто лишен амбиций (что, заметим, действительности не соответствует). Требует, чтобы он искал хорошую, прилично оплачиваемую работу, вместо того чтобы мыть посуду в ресторанах, носить чемоданы в отелях, продавать на улицах газеты, работать страховым агентом или разносить по домам скроенные алкоголиком-отцом пиджаки и жилеты. Главное же, не желает и слышать о том, что муж хочет стать писателем; тут они с Полин сходятся, обе наслышаны: чем-чем, а литературой уж точно не прокормишься. Несколько рецензий, которые Генри весной и летом 1919 года сочинил для салемского журнальчика «Черная кошка», заработав в общей сложности целых десять долларов, Беатрис нисколько не вдохновили.

Личная жизнь молодоженов тоже была не на высоте. Пуританка Беатрис отличается примерной строгостью нравов, к сексу относится богобоязненно, предпочитает постели романтические вздохи и сладкие речи и завышенных ожиданий мужа не оправдывает. Миллер не столь романтичен, как его молодая жена, к священным узам брака относится без должного трепета и летом 1918 года, когда молодожены живут у матери Беатрис в Делавэре, изменяет жене, и не с кем-нибудь, а с тещей. К чести Миллера скажем, что инициативу проявила теща. «Генри, ты здесь? — позвала она однажды утром зятя из ванной. — Принеси-ка мне полотенце, дорогой».

Спустя год у Генри и Беатрис рождается дочь Барбара, но на личной жизни супругов сие радостное событие никак не отразилось: лучше она не стала. Беатрис и Генри спят теперь в разных комнатах. Беатрис скандалит, ревнует, всем недовольна. Генри любит дочь, изменяет жене да еще ругает ее последними словами; площадная грубость, как всегда у Миллера, — здоровая реакция на ханжескую добропорядочность. «Сучка пуританская, даже не покраснела, когда ей рассказывали парочку сальных анекдотов, — читаем в „Черной весне“. — От словечка „венерический“ жену так и затрясло… Она рыдала, выклянчивая сострадание… Чем истеричнее она рыдала, тем больше я глохнул… Выпрыгивала из постели, одичалая, ничего не видя от ярости… набрасывалась на меня с кулаками… вопила, как пьяная шлюха, и уходила, будто побитая собака…» Сучка пуританская, пьяная шлюха, побитая собака — Миллер не выбирает выражений; мы, правда, не знаем, выбирала ли выражения, устраивая мужу сцены, благочестивая Беатрис и был ли Миллер так же груб в жизни, как и в литературе. Как бы то ни было, картина семейной жизни получилась не слишком жизнеутверждающей.