Код операции - "Тарантелла". Из рассекреченного архива внешней разведки России - Лев Соцков Страница 10

Центр направил в загранаппарат телеграмму, в которой говорилось, что данные А/243 о подготовке Бурцевым покушения подтверждаются сообщениями по другим надежным каналам и что этим сведениям необходимо уделить максимальное внимание. Учитывая, что некоторые сомнения в отношении Лаго окончательно не сняты, рекомендовалось в работе с ним не заострять внимания на вопросе о готовящемся террористическом акте, но постараться сделать так, чтобы он все время был в курсе этого дела. Желательно, чтобы он не терял постоянной связи с Бурцевым и подробно освещал его действия и в дальнейшем. Другого такого источника информации по этим делам у Центра пока нет.

Лаго стал обустраиваться в Париже, имея благоприятные рекомендации Бурцева, это существенно помогло ему быстро войти в нормальную жизненную и рабочую колею.

Бурцев оставался заметной фигурой в эмиграции, и хотя активность ее деятельности к этому времени падала, он был вхож в правительственные и иные кабинеты, где, несмотря на возраст (ему уже под семьдесят), на него имели определенные виды службы, работавшие на советском направлении.

Образ Бурцева складывался и под влиянием его неординарного политического прошлого. В молодости — народоволец, был в сибирской ссылке, бежал; выбравшись за границу, издавал в Лондоне и Женеве журнал «Свободная Россия». В годы первой русской революции он возвращается на родину, издает оппозиционные журналы, затем уезжает за рубеж, приобретает известность своими разоблачениями агентуры царской охранки. Потом он вновь в России, а после Февральской революции стал издавать в Петербурге газету «Общее дело». С большевиками ему сразу оказалось не по пути. Побывав под арестом уже при новой власти, он покинул свою страну — на этот раз навсегда — и поселился во Франции. В 1920 году Бурцев возобновил выпуск «Общего дела» — газеты, которая со временем стала пользоваться популярностью в эмигрантских кругах. В отношении советской власти Бурцев занимал жесткую и непримиримую линию до конца своих дней, а скончался он в начале Второй мировой войны. Выступал идеологом объединения различных течений в эмиграции и преодоления разногласий путем принятия согласованной политической платформы и образования Русского национального комитета, в который, по его представлениям, солидарно вошли бы такие известные фигуры, как Деникин, Марков, Маклаков, Милюков, Авксентьев, Керенский.

На страницах своей газеты Бурцев пропагандировал необходимость осуществления террористических актов против видных советских деятелей. Теперь он решил вовлечь в эту сферу своей деятельности Лаго, которого «пригрел», полагая, что его новый помощник, предприимчивый и энергичный человек, хотя и с некоторыми туманными моментами прошлого, возможно, сумеет реализовать кое-что из его, Бурцева, задумок. Или, по крайней мере, обозначит реальную активность в этом направлении, что было важно для Бурцева, ибо поддерживало его репутацию на Западе как непримиримого борца с Советами и, очевидно, отвечало его глубинным настроениям. К тому же, вполне вероятно, тогда будет легче найти и исполнителей его опасных проектов, а главное — деньги.

Оперативные интересы ОГПУ диктовали необходимость иметь своего человека в близком окружении Бурцева, поэтому разведкой и были приняты все возможные меры для закрепления складывавшихся у А/243 отношений с ним. ОГПУ рассчитывало выявить намерения Бурцева и его конкретные шаги, которые могли бы означать подготовку акций на советской территории, — об этом Бурцев не раз говаривал в своем окружении.

В первой половине погожего летнего дня Беседовский и Лаго пошли к оптовику, чтобы поговорить относительно кредита для закупки газетной бумаги. Погода была превосходной, и они решили пройтись пешком. По дороге завязалась одна из тех незлых пикировок, к которым склонны некоторые мужчины в свободное от службы время. Инициатива «подзавести» собеседника неудобными вопросами принадлежала Лаго, хотя обычно он был осторожен и никаких фамильярностей себе не позволял:

— Милостивый государь, Григорий Зиновьевич, хомо сапиенс — существо крайне несовершенное и зачастую пакостное. Человек способен ради своей сомнительной выгоды сделать гадость другому, и все заповеди в этот момент он забывает. И вообще у нас на Руси зачастую некто «он» хочет стать не таким же богатым, как сосед, для чего потребны старание и труд, а желает, чтобы соседушка стал таким же бездельником и, следовательно, бедным, как он сам. Человек набит дрянью, которая ползет откуда только можно...

— Ну зачем этот натурализм и, я бы сказал, вульгарность, вот уж не ожидал от вас.

— Почему же натурализм, просто физиология. Не забывайте, что я ведь медик по образованию. Конечно, грех роптать на Всевышнего. Но человек все же конструкция не лучшая. Вон у козы, например, насморка, видно, не бывает, да к тому же она дает молоко, шерсть и мясо. Кстати, вы знаете, как готовили изысканное блюдо своим ханам монгольские воины? Набивали брюхо козленка крупной речной галькой, раскаленной на костре, и зарывали на некоторое время в землю. Не пробовал, но, полагаю, вкусно. У нас в полку служил унтер-офицер из Кяхты, он и рассказывал.

— При чем здесь какие-то козы, Азия? Мы с вами в Европе. Согласитесь, что человек — это интеллект, высшая форма организации материи и прочее.

— Хм. В физиологии все хотя бы можно так или иначе измерить, определить с помощью системы мер и весов, на худой конец диагностировать, а в вашей высшей материи как раз больше всего дурно пахнущего с самыми печальными последствиями для человечества. И диапазон проявлений этого феномена — от малых, как бы индивидуальных и частных, значений до гигантских масштабов. Вспомните хотя бы инквизицию. Заметьте при этом, что безбожник зачастую чище, чем истовый служитель культа.

— Вы передергиваете, есть совсем другие примеры.

— Ничего подобного, я только констатирую факты. А потом вы же не будете отрицать, что даже один и тот же поступок какой-то группой людей может быть оценен как приверженность истине, а другой — как предательство. При чем тут интеллект и кто судья?

— Ну хорошо, что-то рациональное в ваших размышлениях, возможно, и есть, только не надо ничего абсолютизировать. Главное, чтобы люди и человечество совершенствовали себя.

— А я этого вовсе не отрицаю, только говорю, что на планете Земля много недоброго, а хотелось бы, чтобы зла было поменьше.

Они уже подходили к станции метро «Одеон», когда Беседовский неожиданно дернул Лаго за рукав и каким-то неестественным, немного испуганным голосом произнес:

— Голубчик, Борис Федорович, что же это такое? Видите вон того мужчину в коричневом пиджаке?

Действительно, так одетый человек поднимался по лестнице, вернее, уже выходил из проема станции подземки.

— Ошибки быть не может, я знаю его. Это Карл Янссон, я много раз видел его в полпредстве, когда работал в Японии. Он был там по линии Коминтерна.

— Ну так что же такого, — Лаго еще не отошел окончательно от философско-полемического настроения. — Тогда работал в Токио, теперь здесь, в советском посольстве.