Тайные трибуналы КГБ. Ловля «кротов» - Николай Чистяков Страница 10

В числе вещей, изъятых у Пауэрса при обыске, было обнаружено обращение на 13 языках (арабском, немецком, французском, чешском, словацком, английском, греческом, болгарском, русском, литовском, венгерском, турецком и румынском). В одном из них говорилось:

«Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Я не сделаю вам вреда. У меня нет злых намерений против вашего народа. Если вы мне поможете, то вас вознаградят за это».

Это обращение было выдано Пауэрсу на тот случай, если ему придется приземлиться на территории других государств, а деньги и ценности, как показал позднее Пауэрс, он мог использовать для подкупа людей, которые смогли бы укрыть его от властей и от ответственности.

Работники управления госбезопасности организовали прочесывание местности, чтобы задержать других парашютистов, если они были, обнаружить и собрать части и снаряжение самолета. К этой работе были привлечены воинские подразделения и местные жители.

При осмотре остатков сбитого самолета, разбросанных на площади до 20 квадратных километров, были обнаружены бумажник с личными документами Пауэрса, иностранные деньги и различные фотографии. Кроме того, были найдены обрывки военной топографической карты на английском языке с разными пометками, несколько таблиц и другие печатные издания на английском языке, магнитофонные ленты, фотопленка и большое количество деталей различной аппаратуры, находившейся на самолете.

На первом допросе Пауэрс сказал, что летел из Пакистана в Турцию, занимаясь исследованием верхних слоев атмосферы, и сбился с пути.

Так учили Пауэрса объяснять нарушение чужого воздушного пространства на случай, если он попадет в руки властей. Но Пауэрс быстро понял, что слишком наивно так объяснять свое пребывание в Свердловске, находящемся на расстоянии более двух тысяч километров от места пересечения границы Советского Союза. Поэтому он признал, что в Советский Союз он направлен со специальным заданием.

При вторичном обыске в кармане брюк Пауэрса работники госбезопасности обнаружили булавку, вложенную в металлический чехол. На вопрос, что это за булавка, Пауэрс ответил, что это обыкновенная булавка. Он солгал, надеясь, что булавку оставят при нем, но, когда понял, что ее намерены изъять, предупредил, чтобы с ней обращались осторожно. Оказалось, что булавка содержала в себе сильнодействующий яд.

Американские организаторы полета шпионского самолета в случае неудачи имели намерение любыми путями замести следы преступления. Они вложили в самолет два взрывных устройства, чтобы взорвать машину и не оставить никаких вещественных доказательств, а если Пауэрсу удастся спастись, то, попав в руки советских органов, он должен воспользоваться булавкой, сделать себе укол. И тогда все будет шито-крыто. Его хозяева очень боялись, что он останется живым свидетелем их преступной авантюры, и ему вдалбливали мысль о том, что на допросах в советских органах госбезопасности он будет подвергнут мучениям, пыткам, побоям и т. д. Но как ни велик был страх, жажда жизни взяла свое.

На допросе 1 мая 1960 года, когда Пауэрс пришел в чувство и отдохнул, он вел себя настороженно, отвечал на вопросы неохотно, слишком лаконично и неубедительно, а на некоторые вопросы отвечать отказался вовсе. Но «немые свидетели» — вещественные доказательства, изъятые у Пауэрса и найденные на месте происшествия, — красноречиво говорили о том, что он вторгся в воздушное пространство СССР с шпионскими целями. Поэтому мы возбудили против Пауэрса уголовное дело и избрали мерой пресечения содержание под стражей, санкционированное прокурором.

Следствие по делу Пауэрса потребовало столько работы, что одному Алексею Ивановичу, старшему следователю по особо важным делам, трудно было управиться. Пришлось подключить к расследованию дела еще четырех следователей. Помимо допросов обвиняемого и свидетелей нужно было составить опись и сфотографировать вещественные доказательства, провести ряд экспертиз и многое другое.

Расследование осложнялось еще и тем, что Пауэрс не знал русского языка и все допросы производились через переводчика. Протоколы допросов и все другие документы составлялись как на русском, так и на английском языке.

Входе следствия мы убедились, что Пауэрс являлся опытным, хорошо обученным разведчиком. Он прекрасно понимал, что не он, а следователь обязан доказать его вину. Находясь под влиянием американской пропаганды и наставлений начальников о поведении в советских следственных органах, Пауэрс на первых допросах вел себя исключительно осторожно, каждый ответ на поставленный вопрос тщательно обдумывал, но некоторые его ответы были наивны и неправдоподобны.

Например, на вопрос: «Зачем вам был нужен бесшумный пистолет?» Пауэрс ответил: «Этот пистолет предназначался для охоты на зайцев и птицу. Я снабжен им для того, чтобы при вынужденной посадке или аварии охотиться для получения провианта, не привлекая внимания».

Пауэрс ожидал, что к нему будут применяться физические меры воздействия. Но проходили дни и недели, а отношение к нему следователей не изменилось. Они были корректны, вежливы. Чтобы рассеять всю ложь о советских органах госбезопасности, Пауэрсу в первые же дни пребывания в Москве было заявлено, что никто и никогда к нему пыток применять не будет и даже пальцем его не тронет, что это категорически запрещено советским законом. Все расследование дела по обвинению Пауэрса, как положено, велось при строжайшем соблюдении норм уголовно-процессуального законодательства.

На шестой день с момента возбуждения уголовного дела Пауэрсу было предъявлено обвинение в шпионаже. Как и все другие документы следствия, постановление о привлечении его в качестве обвиняемого было составлено на русском языке и переведено на английский язык. Затем Пауэрс был допрошен уже в качестве обвиняемого. Вот что он показал на этом допросе.

«ВОПРОС. Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

ОТВЕТ. Признаю себя виновным в том, что летел над советской территорией и над заданными мне пунктами по маршруту полета включал и выключал соответствующие рычаги специальной аппаратуры, установленной на борту моего самолета. Как я считаю, это делалось для того, чтобы получить разведывательные сведения о Советском Союзе.

ВОПРОС. Расскажите более подробно, в чем вы признаете себя виновным.

ОТВЕТ. В соответствии с заключенным мною с Центральным разведывательным управлением США контрактом я являлся летчиком специального авиационного подразделения США, занимающегося сбором сведений о действующих на территории Советского Союза радиостанциях и радиолокационных установках, а также, как я предполагаю, и о местах расположения ракет.

Наше авиационное подразделение постоянно дислоцируется на совместной американо-турецкой базе Инджирлик близ города Адан. В этом подразделении я проходил службу с августа 1956 года и ежегодно по нескольку раз летал на специальном высотном самолете У-2 вдоль границ Советского Союза с Турцией, Ираном и Афганистаном. Кроме того, в 1957–1958 годах я совершил три или четыре полета над Черным морем.

Во время этих полетов, как над сушей, так и над морем, находившаяся на борту моего самолета специальная аппаратура фиксировала сигналы советских радиостанций и радиолокационных установок.