Символическая история европейского средневековья - Мишель Пастуро Страница 10

Эти «коллективные» дела, возбужденные против грызунов и «вредителей», изучены лучше, чем дела «индивидуальные», касающиеся крупных домашних животных, и оставили больше следов в архивах, особенно в альпийских областях, — возможно, просто потому, что попали под юрисдикцию церковного правосудия [66]. Недавно вышедшее замечательное исследование, посвященное экзорцизму и процессам против животных в диоцезе Лозанны в конце Средневековья и в начале Нового времени, вновь привлекло к ним внимание. В работе речь идет о том, как перед судом епископа сходятся в лице своих представителей в тяжбе за урожай и прочие дары земли местное население и «вредители». В исследовании показывается, что в борьбе с такими бедствиями, которые порой в буквальном смысле сваливались с неба (саранча, майские жуки, мухи), Церковь применяла множество литургических профилактических средств (различные покаяния, процессии с молебном об урожае, окропление святой водой, выставление реликвий) и только потом переходила к таким ритуальным действиям, как заклинания, экзорцизм и, наконец, отлучение. Остается пожелать, чтобы эта прекрасная книга, написанная Катрин Шэн [67], стала примером для новых исследований по другим областям.

Вешать или сжигать свиней — не совсем то же самое, что отлучать от церкви крыс или насекомых. Между делом фалезской свиньи и делом овернских крыс или вильнокской саранчи дистанция огромная. Посередине же располагаются другие дела, по которым перед различными, как светскими, так и церковными судами предстает целый бестиарий. Тем не менее эти процессы можно распределить по трем категориям. Прежде всего это «индивидуальные» дела, возбужденные против домашних животных (свиней, крупного рогатого скота, лошадей, ослов, собак), — одной конкретной особи, которая убила или тяжело ранила мужчину, женщину или ребенка [68]. Это уголовные «дела; церковная власть в них не вмешивается. Далее — «коллективные» процессы: либо против крупных диких млекопитающих (кабанов, волков), которые разоряют земли или угрожают населению, либо — чаще — против мелких животных (грызунов, насекомых, «вредителей»), которые уничтожают урожаи. Это бедствия. На первых светские власти организуют облавы, вторыми надлежит заниматься Церкви, которая прибегает к экзорцизму и порой предает их анафеме, проклиная [69] или отлучая от церкви [70]. В связи с этим вспоминают о том, как Бог проклял змея, который в начале книги Бытия стал орудием Сатаны [71]. Подобные практики, сочетающие в себе черты литургического ритуала и ритуала судебного, требуют участия и экзорциста, и официала диоцеза. Наконец, есть третий тип процессов: в них фигурируют животные, замешанные в таком преступлении, как скотоложство. Изучение этих дел сопряжено с трудностями, так как документы по подобным процессам часто исчезали, возможно, одновременно с виновниками. Иногда мужчину (или женщину) и животное (которое считалось соучастником) помещали живыми в один мешок вместе с подлинниками протоколов следствия и сжигали на костре — видимо, для того, чтобы не осталось никаких следов столь ужасного преступления [72]. Трудно понять, насколько часто в Средние века имели место эти скудно задокументированные преступления, связанные со скотоложством [73]. Все, что написано по этой теме, имеет мало отношения к серьезным научным исследованиям. Кроме того, обвинения в скотоложстве порою требуют подтверждения, заставляя исследователя погружаться в дела весьма туманные, где спустя столетия отличить правду от лжи становится очень непросто.

Возьмем, к примеру, печальную историю Мишеля Морена. В 1553 году в возрасте шестидесяти пяти лет этот виноторговец из анжуйского Боже был обвинен своей молодой женой Катрин, известной в округе бой-бабой и женщиной легкого поведения, в том, что приобрел овцу для «плотских наслаждений» и совершил с ней соответствующий акт три раза: 13 ноября, 25 ноября (в день Святой Екатерины!) и 1 декабря. Любезный сосед, местный аптекарь и любовник молодой женщины, утверждал, что Морен признался ему в том, что «предпочитает своей жене овцу». Слуга супружеской четы, некий Жанно, также, несомненно, пользовавшийся расположением Катрин, подтвердил его слова. Судья и прево Боже арестовал Мишеля Морена 13 декабря. Последний отрицал, что совершал действия, в которых его обвиняют, и утверждал, что его жена, слуга и аптекарь состоят в заговоре, так как хотят завладеть его состоянием. Судья решил, что Морену нужно устроить допрос с пристрастием. Морен же, увидев приготовления к пытке, начал вопить и сознался в том, что «купил овцу с вышеназванной целью, но совершил с ней телесное соитие только раз». 15 января 1554 года он был приговорен к смерти через повешение и сожжение в одном мешке с овцой. Его имущество было конфисковано в пользу жены. Через два года после казни престарелого мужа последняя вышла замуж за аптекаря [74].