Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг. - Инаба Чихару Страница 10

Ознакомившись с записками Пилсудского и Дмовского, японские дипломаты отправили их на заключение в Генштаб, руководству своего министерства и в гэнро. Завершилось дело отказом Токио субсидировать вооруженное восстание под эгидой ППС. «Утешительным призом» для Пилсудского стала субсидия в 20 тыс. фунтов стерлингов (или 200 тыс. тогдашних иен), которую ППС получила от посланника Хаяси на проведение диверсий в тылу русской армии и распропагандирование польских солдат.

Конечная причина отказа Пилсудскому заключалась в противоположности стратегических планов сторон. Если японское правительство, понимая ограниченность ресурсов Японии по сравнению с Россией, стремилось к скорейшему окончанию вооруженного конфликта после победоносного маньчжурского «блицкрига», то польские националисты, напротив, были заинтересованы в том, чтобы война максимально измотала и обескровила царизм, то есть — в ее максимальной затяжке. К тому же тогдашние планы японского командования не выходили за рамки нанесения противнику непосредственного военного ущерба — путем диверсий на Сибирской железной дороге, например. В японском МИДе имелись собственные соображения. Здесь более всего опасались дискредитировать свою страну в глазах западного сообщества участием Японии в проектируемых поляками малопочтенных для мировой державы операциях (наиболее болезненной реакции японские внешнеполитические аналитики ожидали со стороны других многонациональных европейских государств, особенно Австро-Венгрии). В общем, в июле 1904 г. в Токио решили ничего не предпринимать для финансирования вооруженного восстания в России. Тогда японское правительство еще пугала перспектива субсидировать сомнительные начинания малознакомых деятелей, проводимые на краю света. Да и развитие военных событий в собственном смысле внушало большой оптимизм. Однако со временем обстоятельства стали иными, и отношение к идее Акаси «подогреть» российскую революцию изменилось.

Вступая в войну с Японией, Россия стремилась не только укрепить свое положение на Дальнем Востоке, но попутно решить и ряд внутриполитических проблем. В Петербурге считали, что «маленькая победоносная война» (а иного исхода конфликта с Японией никто здесь и в мыслях не допускал) укрепит авторитет самодержавия и, таким образом, поможет восстановить в империи внутренний мир и спокойствие. Однако, объективно говоря, и риск был немал. Теоретически даже локальная, но проигранная война могла привести к еще большему ослаблению центральной власти, а в худшем случае — к полному или частичному развалу империи и отпадению от нее национальных окраин. Претендентов на отделение было достаточно.

В то же время свои проблемы имелись и «по ту сторону баррикад» — в оппозиционно-революционной среде. Расширение освободительного движения, весьма разношерстного по целям и составу участников, выдвинуло на первый план задачу временно закрыть глаза на межпартийные трения, на программные и тактические разногласия и объединить силы в борьбе с царизмом — в одиночку «свалить» его не имела шансов ни одна из антиправительственных сил. Во весь рост встал вопрос о том, кто из оппозиционеров способен выполнить роль такого объединителя. В описываемое время на эту роль активно претендовал финский оппозиционер Конни Циллиакус.

В царствование Николая II права Великого княжества Финляндского, которое входило в состав Российской империи на условиях широкой автономии, начали урезаться. Курсу на ускоренную русификацию этой национальной окраины, взятому в 1899 г., оппозиционно настроенные финны противопоставили акции пассивного сопротивления — массовый отказ от военной службы, демонстративные групповые увольнения с работы, подачу коллективных прошений по разным поводам и т.п. Эти акции, однако, нисколько не обескуражили и не остановили финляндского генерал-губернатора и стоявший за ним официальный Петербург. Последовали репрессии. В 1903 г. финские оппозиционеры частью были высланы за пределы княжества, частью оказались вынуждены эмигрировать самостоятельно. Среди эмигрантов были уже известные нам Йонас Кастрен и Конни Циллиакус. Находясь в Швеции, Циллиакус выступил ярым сторонником единства противников самодержавия, полагая, что только опираясь на объединенные силы всего освободительного движения, Финляндия имеет шанс впервые в своей истории обрести суверенитет.

К. Циллиакус

Установлению тесных контактов Циллиакуса с российской революционной эмиграцией помогли обстоятельства. К концу XIX в. «штабы» крупнейших российских революционных и лево-либеральных движений переместились из России в Западную Европу. Почти сразу вокруг них сложились и центры по печатанию противоправительственной литературы, предназначенной для отправки в Россию. На границе с Германией полиция изымала почти всю печатную продукцию, которую революционеры и сочувствовавшие им пытались нелегально ввезти на территорию империи. На очередь дня встал «скандинавский» маршрут — границу со Швецией можно было пересечь без серьезного досмотра, ну а между Финляндией и Россией она и вовсе была почти прозрачной. К тому же от Хельсинки до Петербурга было рукой подать. В такой ситуации в глазах российских революционеров необычайно возросли роль и значение деятелей финской оппозиции. Начались поиски контактов с ними, на которые сами финны с готовностью откликнулись.

Еще в августе 1900 г. по просьбе российских революционеров-эмигрантов они учредили «российский комитет», который не только переправлял в Россию подпольную литературу, но отчасти и сам ее печатал. Циллиакус, отвечавший в комитете именно за транспортировку нелегальных газет, брошюр и листовок, в декабре 1903 г. предпринял объезд западноевропейских центров русской эмиграции для упрочения связей и активизации деятельности комитета, который отныне стал именоваться «финляндским бюро прессы». В общем, описанная выше встреча Циллиакуса с Акаси в феврале 1904 г. в Стокгольме не была простой случайностью.

Конрад Виктор Циллиакус родился в Хельсинки в 1855 г. в семье крупного чиновника. Он был вторым ребенком профессора права и вице-спикера финского Сената, высшего после русского генерал-губернатора органа управления Великим княжеством, который совмещал в себе функции кабинета министров и верховного суда. Поскольку семья имела немецкие корни, дома у Циллиакусов разговаривали по-немецки и по-шведски чаще, чем по-фински. Конни получил прекрасное образование. С детства помимо финского он свободно владел немецким и шведским языками, к которым впоследствии добавились французский и английский. Казалось, блестящая чиновная карьера ему обеспечена.

Однако, окончив юридический факультет Хельсинкского университета и проработав несколько лет помощником судьи, в 1889 г. 34-летний Циллиакус сменил профессию и превратился в журналиста. Последующие пять лет он проработал в США специальным корреспондентом одной из финских газет, а затем два года в том же качестве провел в Токио. В эти годы наряду с газетными репортажами он выступил как публицист, переводчик и писатель, автор путевых заметок, романов и публицистических очерков. В бытность в Японии, в которой он провел около двух лет, он перевел на шведский язык знаменитую японскую сказку «Урасима Таро», а вернувшись в 1896 г. на родину, также по-шведски опубликовал специальный «Обзор и исследование Японии». Отметив прогресс, достигнутый этой страной за последние десятилетия благодаря использованию западных технологий, он утверждал, что японские западные заимствования касались только материальной сферы. В стремлении Токио утвердиться на азиатском континенте Циллиакус усмотрел лишь его реакцию на колониальную политику мировых сверхдержав. Независимо от степени основательности этих наблюдений, в предвоенные годы Циллиакус был одним из немногих скандинавов, которые побывали и близко познакомились с Японией. В глазах современников и соратников он, несомненно, являлся настоящим экспертом по японским делам.