Аскольдова могила - Михаил Загоскин Страница 10

— Ну так слушай же, Стемид: здесь, на Подоле, у самого храма вашего бога Белеса, скрываются враги великого князя.

— Как так?

— Да так. Помнишь, как я погнался за девушкой, которая так хорошо пела в хороводе?.. Ну, вот я настиг ее у самой божницы, стал целовать, и, надобно сказать правду, она не больно отбивалась. Вдруг, откуда ни возьмись, пребольшой мужчина, да и ну позорить, и добро б меня, а то нашего великого князя; я припугнул его порядком, а меж тем побежал за вами, что б вы помогли мне связать его, и ты попался мне первый. Ну, теперь куда и зачем ты идешь со мной?

— Куда — знаю, а зачем — не ведаю.

— Как не ведаешь? Вестимо зачем, чтоб схватить этого разбойника.

— Да неужели ты думаешь, что он станет там дожидаться до тех пор, пока за ним придут и скрутят руки назад?.. Я чаю, уж теперь давным-давно и след его простыл.

— А почему знать?

— Нет, Фрелаф, я устал и не хочу всю ночь бродить по-пустому! Прощай!

— Эх, братец, постой! Ну, если нам не удастся поймать этого злодея, так авось отыщем мой меч.

— Твой меч?

— Ну да! Вот видишь: как этот разбойник стал позорить нашего князя, так у меня вся кровь закипела в жилах! Ты знаешь, Стемид, я детина добрый, а уж если расхожусь…

— Знаю, братец, знаю!

— Говорить непригожие речи о нашем великом князе! И при ком же?.. При молодце Фрелафе! Веришь ли, Стемид, меня взяло такое зло, что я земли под собой не почуял!

— Верю, верю!

— Выхватил меч, да как махнул со всего плеча могуча!.. Ну, счастлив, разбойник! Кабы я не обмишулился, так раскроил бы его надвое!

— А ты промахнулся?

— Промахнулся, братец, и вместо головы этого шального хватил по камню. Батюшки мои, как посыплются искры!..

— Эге! — прервал Стемид. — То-то нас всех и осветило, а уж мы думали, думали, что за диковинка такая?..

— Камень разлетелся вдребезги… — продолжал варяг, нимало не смущаясь.

— Один осколок, — прервал снова Стемид, — попал в голову городскому вирнику, который на ту пору обходил киевские улицы.

— Эх, братец, ты настоящий гусляр! Тебе бы все глумиться да скоморошничать. Я говорю дело. Вот, как ни крепко я держал в руке меч, а он вылетел.

— Зачем же ты его не поднял?

— Зачем! Затем, что я боялся упустить этого злодея и побежал скорей за вами.

— Так вот какую службу я должен сослужить великому князю: помочь тебе отыскать твой меч! Нет, Фрелаф, поберегу мой живот до поры до времени, а эта служба мне не под силу. Прощай!

— Постой, братец! Да сделай отеческую милость, дойди вместе со мною.

— Кой прах, Фрелаф, уж не боишься ли ты идти один?

— Кто? Я боюсь? Что ты, братец! Да давай на одного меня днем полсотни молодцев — усом не поведу! Но теперь дело ночное: кто знает, что случится? Может статься, их там много: зайдут с тыла, наткнешься на засаду… мало ли ратных хитростей? Тут храбрость не поможет; вдвоем то ли дело: стали спинами друг к другу, да и катай на все стороны! Ну, понимаешь ли теперь?..

— Понимаю, храбрый витязь, понимаю! Я только одного в толк не возьму, в кого ты уродился? Все твои земляки взросли на боях, удалые воины, молодцы, а ты…

— Что я?..

— Да как бы тебе сказать? Бабой тебя назвать нельзя: усы велики; греком также не назовешь: у тебя рыжие волосы, а варягом назвать стыдно.

— Что ты, братец? Неужли в самом деле думаешь, что я робею? Да не будь я Фрелаф, сын Руслава, внук Руальда и правнук Ингелота; да чтоб на моей тризне пели не скальды вещие, а каркали черные вороны; чтоб в мой доспех наряжались старые бабы и вместо меча из моих рук не выходило веретено с пряжею…

— Возьми ж свой меч, могучий богатырь Фрелаф! — сказал кто-то позади насмешливым голосом.

Варяг обернулся, отпрыгнул назад и вскричал с ужасом:

— Это он!

— Да, это я! — продолжал спокойно незнакомый. — А вот твой меч, — прибавил он, бросив что-то к ногам Фрелафа. — Подыми его, добрый молодец, да смотри поберегай: он тебе по плечу.

Сказав сии слова, незнакомый пустился скорыми шагами вслед за небольшим человеком, который, закрывая лицо полою своего кафтана, бежал, не оглядываясь, по тропинке, ведущей на вершину Кучинской горы. В полминуты они оба исчезли из глаз Стемида.

— Откуда взялся этот долговязый? — спросил он наконец, перестав смотреть в ту сторону, где скрылся незнакомый. — Не видал ли ты, Фрелаф?

Варяг не отвечал ни слова.

— Что ж ты, — продолжал Стемид, — онемел, что ль? Фрелаф, а Фрелаф?.. Да очнись, братец!

— Это он! — промолвил, заикаясь, варяг.

— Кто он?

— Точно он!

— Да кто?

— Ну вот тот самый, что давеча у Велесовой божницы…

— Так что ж ты, прозевал его?

— Прозевал!.. Нет, братец, полно теперь спорить! До сих пор я не давал веры речам вашим; бывало, как вы начнете рассказывать о киевских ведьмах и злых чародеях, так я и слушать не хочу, — теперь всему верю! Ах, батюшки, что это?.. Лишь только этот кудесник дыхнул мне в лицо, так у меня и руки опустились, и ноги онемели, и даже язык отнялся. Ну, не диво же, что я давеча промахнулся: он отвел мне глаза… Да, да, он точно меня обморочил: вместо себя подсунул камень, а сам сквозь землю провалился.

— Статься может, Фрелаф, только я слыхал, что от испуга также язык отнимается.

— Да помилуй, братец! Если этот разбойник не чародей, так откуда же он взялся?

— А вот, может быть, из этого шалаша.

— Как бы не так! Как я обернулся, так он еще по колени был в земле!.. Да разве не слышишь, Стемид? Фу, какой смрад!

— Нет, я ничего не слышу.

— Что ты, братец! Так и пахнет преисподнею… Уйдем скорей отсюда.

— Погоди, Фрелаф: подыми прежде свой меч.

— Мой меч?

— Ну да! Он бросил что-то вот здесь наземь, сказал, что это твой меч, и советовал тебе поберегать его.

— В самом деле? — вскричал с радостью Фрелаф. — То-то же, — видно, не под силу пришелся этому разбойнику! Да где же он?

— Постой! — сказал Стемид, наклоняясь. — Вот здесь, кажется… Что это? — продолжал он, подымая с земли большое расписное веретено. — Ну, брат, подшутил же он над тобою! Посмотри, каков твой меч!

— Как! Веретено!..

— Да, да, веретено! — повторил Стемид, умирая, со смеху. — Ай да молодец! Ну, теперь и я вижу, что он чародей.

— Ах он собака! — заревел варяг. — Постой, разбойник, вот я тебя!.. Держи его, держи!

— Полно горланить-то, Фрелаф! Не умел держать, когда был у тебя под носом, а теперь орешь.