Ангелы мщения. Женщины-снайперы Великой Отечественной - Любовь Виноградова Страница 10

В день отъезда в армию в военкомате вместе с Лидой ожидали отправки девушки из окрестных деревень, Бабаева и даже из Борисова, до которого было 50 километров. Объявили, что отправляют в Вологду, где они пройдут обучение на санитарок. Попав на Волховский фронт, где в тот момент было затишье, Лида быстро освоилась с обстановкой и со своей новой ролью. Раненых было немного, оставалось время на самодеятельность и танцы. Молодой гармонист хорошо играл — главную песню «Катюша» и, конечно, недавно появившиеся «Землянку» и «Синий платочек». Лида стеснялась: городские девчонки умели танцевать любые танцы, а она — только «русскую», чувствовала себя деревенщиной.

Пользуясь затишьем, с солдатами вели много политической работы и открыли разные курсы, обучая новым военным специальностям. Популярнее всего были пулеметчики и снайперы, Лиде тоже захотелось освоить какую-нибудь специальность. Она попросилась на курсы снайперов, и ее взяли. Учили недолго, но на совесть. Начали со строевой подготовки. Лиде запомнилось, как требовали в строю запевать, но все были усталые и петь никто не хотел. В наказание гоняли бегом, и тогда уж кто-то заводил песню. Бегом вообще погоняли изрядно, даже через скакалку прыгали. Но главным, конечно, была стрельба: было тепло, май, а они, еще в шинелях, стреляли и лежа, и стоя. Метрах в ста или в двухстах ставили мишень, часто давали движущиеся, по которым стрелять было еще сложнее — тут надо высчитывать угол и скорость. У Лиды сначала дела со стрельбой шли не очень, но за нее взялся, узнав, что они земляки, молодой командир (очень симпатичный, думала Лида, только неизвестно было, женатый или нет). «Землячка, я тебя научу, чтоб муху в глаз била», — заверил он и действительно начал с ней заниматься, выведя Лиду в число лучших стрелков [73].

Вместе с Лидой училась на курсах Аня Шеинова, тоже санитарка, и вместе они начали ходить на «охоту», каждый день высматривая, но боясь выстрелить. Наконец Лида открыла счет.

Этот немец ей дался тяжело. Лида, как учили на курсах, целилась в голову: расстояние было небольшое — это с большого расстояния, чтобы не промахнуться, лучше бить в грудь. Немец был молодой. «Вижу — бухнулся», — вспоминала через много десятков лет Лидия Наумовна Ларионова. В ужасе девушка выскочила из траншеи и бросилась бежать к себе в санроту. «Я человека убила!!!» — кричала она, прибежав туда. Сержант, отправивший их с Аней на позицию, рассмеялся и надвинул ей на глаза пилотку. «Ты врага убила», — говорили санитарки, поздравляя ее, но Лида ревела, никак не могла успокоиться.

Домой Лида писала, что одета тепло — в новый полушубок, валенки и ватные штаны, что кормят их хорошо. Фае, оборванной и голодной, казалось, что сестра вытащила счастливый билет. Пока не было боев, Лиде и ее подругам удалось даже сделать в каком-то городке химическую завивку. Потом — наступление, и, когда соединились Ленинградский и Волховский фронты, «тут уже стало не до завивки». В наступлении Лида снова стала санитаркой. Ей и Ане Шеиновой довелось воевать в Мясном Бору — деревне со зловещим названием, где летом 1942 года погибла 2-я ударная армия. А Лида была с теми, кто освобождал Мясной Бор в 1943-м. Ей запомнились совсем молодые ребята — 1926 года рождения, их начали призывать в 1943-м. Когда освобождали Мясной Бор, эту молодежь только-только прислали и они «все там и остались», погибли.

Лида была благодарна командирам, «не совавшим в кашу» женщин. Была бы все время на передовой — не вернулась бы с войны. Идти в атаку с пехотой — верная смерть. Артиллерист Николай Никулин, воевавший где-то рядом с ней, записал о такой же, как она, девчонке-снайпере, погибшей в наступлении: «Бежим дальше. Перекресток траншей. Из ямы испуганный голос: „Бегите, бегите быстрей! Здесь простреливается!!“ Еще дальше. Выбиваемся из сил, сбавляем шаг. В траншее труп без ног, с красными обрубками вместо колен. Волосы длинные, лицо знакомое. „Да ведь это снайперша из соседней роты. Та, что пела в самодеятельности! Эх!“ — бросает на бегу передний и перепрыгивает через тело» [74].

«Будете принимать раненых», — приказали Лиде и Ане Шеиновой во время боев у какой-то станции в Новгородской области. Аня, которая считала себя снайпером, заявила: «Я уйду на передовую» — и ушла. Никто ее за это потом не наказывал. А Лида была дисциплинированная и приказы не обсуждала. Пришлось ей на войне и стрелять, и заниматься ранеными, и форсировать вплавь реку Великую, и лежать под такой бомбежкой (где-то в Литве), что сутки нельзя было головы поднять — все лежали и лежали в снегу, чуть не целый день. Наверное, второй немец дался бы ей легче, чем первый, но больше она снайперской работой не занималась. И не надо мне, считала Лида, не мое это дело — убивать.

Советское военное руководство думало по-другому и уже в мае 1943 года приняло решение о массовом обучении девушек на снайперов в специальной школе [75].

Анюту забрали в армию летом 1943 года. Принесли повестку, и прятаться, как некоторые знакомые девчонки, она не стала. Почему призвали ее, а других — нет, она точно не знала, однако, видя, что не прислали повестку Ларисе — дочке директора Заготзерна, сделала определенные выводы. «Она видите из какой семьи, — сказала Аня сама себе. — А нас, видите, много…»

В военкомате, куда она пришла с подругой из своего села — Семанщины Пензенской области, им объяснили о недавнем призыве ЦК комсомола, адресованном девушкам, и дали понять, что хоть и получили они повестки, но все равно могут считать себя добровольцами. Так и написали в бумагах. И так всю жизнь Аня и называла себя добровольцем.

Аня Мулатова окончила в Семанщине девять классов и очень хотела идти в десятый, любила учиться, но школу забрали под госпиталь. Аня с одноклассниками помогали вытаскивать из школы парты, стол учителя и глобус — вот и все оборудование. А немцы уже были под Москвой. Вскоре в школе разместили раненых, и некоторое время на станции даже стоял вагон с ранеными, которых негде было разместить. Аня с подругами ходила читать раненым письма и петь песни, и санитарам девчонки помогали чем могли. Раненых (много было «страшных, тяжелых») очень подбадривали эти посещения.

Аня здорово и с удовольствием пела. У нее было простое лицо с небольшими зелеными глазами и нос не сказать чтобы тоненький, но она была высокая и статная, с густыми-густыми каштановыми вьющимися волосами, которые скручивала в локоны, белокожая и с румянцем во всю щеку. Многие засматривались. Как и у других девчонок, у нее был «свой» подшефный раненый, москвич Володя Шевелев. Какое-то время потом она с ним переписывалась и, когда ее отправили в снайперскую школу, ездила в Москву навестить его мать и тетку [76].

Потом раненых уже не было, но школу так и не открыли, и Аня работала в колхозе счетоводом, помогала семье. От голода спасла семью не она, а сестра Лиза, работавшая в конторе Заготзерно. Лиза выписывала какое-то количество отходов, жмыха, на корм птице и часть брала домой. Дома отходы просеивали, толкли в деревянной ступе и пекли лепешки. Этими лепешками да еще своей картошкой и тыквой в основном и кормились.