Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов - Мип Гиз Страница 10

Новое помещение располагалось в доме № 263 на Принсенграхт. Это было узкое старинное здание из красного кирпича, построенное в XVII веке. В этой части Амстердама много таких домов. Мы переехали на запад и теперь граничили с рабочим кварталом Йорданн – от французского слова jardin, «сад». Все улицы здесь носили названия цветов. На нашей улице находились небольшие предприятия, склады и мелкие конторы вроде нашей.

В доме было три двери, выходившие прямо на канал. Первая дверь вела на крутую деревянную лестницу к складам – пока что пользоваться ею мы не собирались. От второй двери короткая лестница шла на площадку с двумя застекленными дверями. На правой двери было написано «КОНТОРА» – там находилась моя комната, где могли работать и другие девушки. Левая дверь вела в коридор и к кабинету Кралера и ван Даана. В конце коридора четыре ступеньки поднимались к небольшой площадке перед второй застекленной двери в личный кабинет господина Франка. Третья входная дверь открывалась в рабочую зону на первом этаже.

Нас приветствовал большой и толстый черно-белый бродячий кот с поцарапанной мордой. Кот долго смотрел на меня. Я выдержала его взгляд, но все же налила ему молока. Мне ненавистны были жирные амстердамские крысы, которые жили в таких старых, сырых домах. Кот мог стать нашим талисманом – и избавил бы нас от крыс.

Персонал у нас поменялся. Виллем ушел, а вместо него появились два работника – мужчина постарше и юноша-ученик.

Вскоре после этого господин Франк вызвал меня в свой кабинет и познакомил с молодой девушкой, которая пришла на собеседование. У нее были русые волосы, она была гораздо выше меня и носила очки. Я сразу поняла, что она болезненно застенчива. Звали ее Элли Фоссен. Господин Франк нанял ее для работы в конторе. Элли был двадцать один год.

Я взяла Элли под свое крыло и усадила ее за стол напротив себя. Господину Франку она понравилась и мне тоже. Мы с Элли быстро сработались и подружились, стали вместе обедать и прогуливаться. Мы часто болтали о том и о сем. Элли была старшей в семье, у нее было шесть сестер и брат.

Вскоре после нашего переезда господин Франк нанял голландца средних лет. Его звали Йо Коопхейс. Он давно сотрудничал с господином Франком и был его давним другом. Господин Коопхейс оказался хрупким, бледным мужчиной с острым носом, в больших очках с толстыми стеклами. Он был спокойным, уравновешенным человеком, очень добрым и внушавшим доверие. Между нами быстро установилось теплое взаимопонимание.

Йо Коопхейс, Элли Фоссен, другие девушки и я разместились в одной комнате. Кралер и ван Даан устроились в своем кабинете. У нас сформировалось две команды: Коопхейс и Франк занимались продуктами для дома и финансовыми вопросами, ван Даан и Кралер – специями, главным образом для колбас.

В конторе то и дело появлялись разные женщины, которые помогали нам с Элли. Обычно это были приятные молодые девушки. Они делали свою работу и уходили. Я стала самым опытным работником, и мне приходилось следить, чтобы все было сделано вовремя и качественно. Я также отвечала за порядок в конторе, и мне это нравилось.

В феврале 1940 года Марго Франк исполнилось четырнадцать, а за день до этого я отметила тридцать первый день рождения. Ужиная у Франков той зимой, мы увидели, что Марго уже не девочка, а молодая девушка. Фигура у нее немного округлилась. Серьезные темные глаза скрывались за толстыми стеклами очков. Она была целиком поглощена учебой и не отвлекалась на глупости. Несмотря на очки, Марго становилась все красивее. Особенно хороша была ее кожа, гладкая и матовая.

Холодной зимой 1940 года Анна приближалась к одиннадцатому дню рождения. Она во всем подражала старшей сестре, внимательно следила, что Марго делала или говорила, и впитывала это, как губка. Она обладала природным даром имитации и могла передразнить всех и вся, причем очень хорошо. Она отлично мяукала, подражала голосам подруг и авторитетному тону учителя. Мы постоянно смеялись над ее представлениями – так ловко она владела голосом. Анна любила всеобщее внимание. Ей было приятно, что нам нравятся ее проделки и шутки.

Анна тоже изменилась внешне. Она все еще была маленькой, худенькой девочкой, но уже вступала в переходный возраст, когда руки и ноги неожиданно становятся слишком длинными для хрупкого тела. В семье она всегда оставалась младшей и требовала дополнительного внимания. В прошлом году Анна болела реже, а вот Марго продолжала страдать от мелких недомоганий – то у нее болел живот, то горло. Дети говорили по-голландски без всякого акцента. Даже госпожа Франк стала говорить гораздо лучше. Иногда, чтобы дать возможность ей попрактиковаться в голландском, мы во время разговора отказывались от немецкого и поправляли ее ошибки, стараясь сделать это весело и необидно. Госпоже Франк новый язык давался тяжелее всех, потому что она слишком много времени проводила дома. Господину Франку было проще – ведь он постоянно с кем-то общался. А девочки чувствовали себя в новой языковой среде как рыбы в воде.

Началась весна 1940 года. Лед растаял, на цветочных прилавках появились влажные тюльпаны и нарциссы. Денег у нас было немного, и на цветы мы могли потратить еще меньше. Весеннее тепло и длинные дни вселяли в нас надежду на лучшее будущее для Европы. Может быть… Все может быть…

Мы с Хенком все свободное время проводили вместе. Чем теплее становилось на улице, тем красивее и милее был для меня Хенк. Его шутки казались мне более смешными, он крепче обнимал меня. 6 апреля мы узнали об очередном покушении на Гитлера. От этого известия я чуть не закричала от радости. Покушение снова провалилось. Оставалось только молиться, чтобы «хорошие» немцы в третий раз добились своего.

А потом Гитлер вошел в маленькую Данию и без всяких усилий – в Норвегию, почти бескровно и без выстрелов. Голландия замерла в страхе. Мы ждали, что с нами будет. К счастью, беда миновала, и мы продолжали радоваться весне.

В один майский четверг я лежала в постели. Я по-прежнему делила комнату со своей сестрой Катериной. Ночь выдалась на редкость благоуханной. Наши обычные разговоры закончились, когда мы вспомнили, что рано утром нужно идти на работу. Рабочий день в пятницу никто не отменял.

Спала я плохо. Сквозь сон мне слышался какой-то низкий, неприятный звук. Я не придала ему значения, лишь укрылась потеплее. Но потом раздалось далекое грохотание. Я продолжала спать. Неожиданно поняла, что Катерина трясет меня, пытаясь разбудить. Внизу кто-то включил радио. Сердце у меня заколотилось. Мы побежали вниз, чтобы узнать, что случилось. Сообщения по радио были противоречивыми. Ночью пролетали германские самолеты? Но почему они летели на запад? Люди выбегали на улицы – вдруг кто-нибудь что-то знает. Некоторые забирались на крыши. Со стороны аэропорта доносились звуки далеких взрывов.

Наступал рассвет. Никто по-прежнему ничего не понимал. Спать мы не могли – все были слишком встревожены. Говорили, что немецкие солдаты в голландской форме десантировались с самолетов. Кроме того, с воздуха были сброшены велосипеды, пушки и военное снаряжение. Никто никогда не видел и не слышал ничего подобного.