Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик Страница 103

Ему не понадобилось уходить от боли. Она надвинулась и оказалась такой огромной, что принесла с собой собственную тьму.

Когда он снова проснулся, было утро ясного зимнего дня. Он лежал на соломенном тюфяке в комнатке, которая когда-то принадлежала Этель и Кэтрин. В основном очаге горели навозные лепешки; тонкий голубоватый дымок тянулся через отверстие в соломенной крыше. Занавес, закрывающий дверь, был открыт, и Оливер мог видеть обычную суету в замковом дворе. Он на минутку плотно сомкнул веки, затем снова открыл их и убедился, что картина не изменилась. Похоже, что в данный момент он твердо зацепился за реальность.

Уверенность эта тут же подверглась испытанию, потому что до его слуха донеслось воркование младенца. Крики ребенка постоянно примешивались ко всем его снам. Оливер повернул голову и увидел овальную тростниковую корзину. Из ее глубин махал крошечный кулачок и доносилось гуканье. Оставалось заключить, что ребенок так же реален, как все остальное; правда, это не объясняло, почему он сам лежит здесь.

Оливер сделал быструю попытку сесть, но резкая боль и невозможность толком двигаться заставили его зашипеть и снова откинуться на спину. Он ощупал себя свободной правой рукой и убедился, что забинтован от плечей до пояса, а левая рука неподвижно зажата между досочками и подвешена к шее. Ощущение было, как у мухи в паутине.

Рядом с ложем стоял кубок с разбавленным вином. Оливер почувствовал, что умирает от жажды, но напиться, лежа на спине, было никак нельзя.

Он сделал вторую попытку сесть, на этот раз используя в качестве рычага ноги, и это удалось, правда, не без боли. Проблема теперь заключалась в том, что нужно наклониться и поднять кубок. Снова ноги, решил Оливер, и рывком снял их с тюфяка. Встав на колени, он переместился к кубку и даже сумел поднять его. Вставать на ноги он не рисковал, поскольку не доверял собственным силам и чувству равновесия. Пока довольно, что удалось добраться до питья. Оливер сделал долгий торжествующий глоток.

К воркованию младенца примешалась раздраженная нотка, а кулачок замахал с удвоенной силой. Оливер опустил кубок, слегка сместился к корзине и заглянул в нее. Младенец тотчас перестал кричать. Оливер совершенно справедливо связал это с потрясением, а не со своим умением обходиться с малышами. У ребенка были красивые темно-карие глаза, а из-под шапочки выбилось несколько темных локонов. Это так походило на Эмму, что младенец вполне мог оказаться тем, которого он потерял нерожденным. – И кто же мы такие? – поинтересовался Оливер. Малыш открыл рот и проорал ответ изо всех своих силенок, совершенно не обращая внимания на слабые попытки Оливера успокоить его. Рыцарь допил вино и попробовал покачать корзину, но ее обитатель совершенно не собирался униматься. Интересно, подумал Оливер, хватит ли у него сил добраться до двери и позвать на помощь прежде, чем у него лопнут барабанные перепонки.

Он уже собрался предпринять эту попытку, но тут в комнатку влетела Кэтрин, раскрасневшаяся от бега.

– Господи! – выдохнула она. – Я даже не могу сходить в уборную!

Она грациозно нагнулась, заставив Оливера позавидовать этой легкости, выхватила ребенка из колыбели, подтянула к себе ногой трехногий стул и села.

– Хорошо, хорошо, я знаю, что ты голодная – Кэтрин расстегнула ворот платья и дала разгневанному младенцу грудь.

Оливер таращил глаза. Только что яростно махавший кулачок раскрылся, как звездочка, и вцепился в кремовую белизну полной груди.

– Твой? – чуть слышно спросил он.

– Ее зовут Розамунда, – сказала Кэтрин. – И конечно, она моя.

Последнее слово было подчеркнуто так, словно в него вкладывался смысл «только моя». Она очень нежно посмотрела на малышку, а потом – слегка сузившимися глазами – на него, напомнив дикую кошку, которая защищает своего котенка. Но это выражение тут же исчезло, уступив место тревоге.

– Зачем ты встал?

– Мне хотелось пить, а потом твоя дочка решила представиться, правда, не совсем внятно.

– Она проголодалась – Кэтрин поймала уминающую грудь ручку своей. По комнате разнеслось громкое сосание.

– Это я понял.

Оливер еще минутку посмотрел на кормящуюся малышку со смешанным чувством удовольствия и щемящей боли под сердцем. Она могла быть и моей, хотелось сказать ему, но, учитывая настороженность женщины по отношению к ребенку, придержал язык и сосредоточился на том, чтобы вернуться на ложе. Гордость заставила его встать и сделать несколько шагов, но когда удалось сесть на кровать, его уже трясло, и он вспотел.

Кэтрин приложила ребенка к другой груди.

– По крайней мере, ты пришел в себя, – пробормотала она – Целую неделю у тебя был такой жар, что я опасалась, что сможет помочь лишь священник. Принц Генрих приходил каждый день. Он даже распорядился перевести живущую здесь семью в одно из дядиных поместий, чтобы у меня было, где ухаживать за тобой и готовить зелья. Оливер покачал головой.

– Так трудно отделить горячечный бред от яви, что я совершенно ничего не помню, – сказал он, когда дрожь прекратилась и боль в руке и ребрах слегка унялась, но тут же нахмурился. – Я видел тебя в своих снах, но вряд ли отдавал себе отчет, что это на самом деле ты. Кэтрин, что ты здесь делаешь?

Молодая женщина ответила не сразу; все ее внимание было отдано младенцу.

– Разве это не очевидно? – отозвалась она наконец, отняв Розамунду от груди и положив ее на плечо.

– Нет, – осторожно ответил Оливер. – У тебя могла быть сотня разных причин.

– Их не было. – Она ласково похлопала малышку по спинке, встала и подошла к двери, чтобы взглянуть на суету во дворе.

– Где твой муж?

Малышка смотрела на него сытыми сонными глазенками. Кэтрин стояла на пороге, глядя во двор.

– Не знаю. – Ее голос прозвучал холодно и жестко. – Надеюсь, что в аду, но сомневаюсь.

Дыхание Оливера участилось, и одновременно сильнее заныли ребра. А может быть, так билось его разбитое сердце.

– Он опять бросил меня, только на этот раз уже нас. Швырнул волкам собственную плоть и кровь. – Кэтрин прижалась носом к голове малышки – Девочки не нужны, особенно если возвестить всем и каждому, что от такого мужчины рождаются одни сыновья. Жены, которые издеваются над мужчиной, родив девочку, тоже. – Она повернулась; в ее глазах блестели непролитые слезы. – Он оставил нас в осаде солдатами из Оксфорда, поклявшись, что вернется с подкреплением, но я знала, что он не вернется. Я прождала десять дней, а затем сдала крепость, которую доверил ему Стефан, и пришла сюда.

Если бы у Оливера были силы, он подошел бы к ней, но он совсем ослаб. Так много нужно было еще узнать! Он с удовольствием поклялся бы, что обстоятельства и причины ничего не значат, но после Рочестера они имели серьезное значение.

– Твой муж все бросил?