Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - Джулия Бойд Страница 11

Одним особенно холодным зимним днем 1923 г. молодой офицер Жак Бенуа-Мешан, служивший во французском экспедиционном корпусе, увидел в Дюссельдорфе взвод марокканских стрелков с «обожженными африканским солнцем лицами». Подобно Дороти Детцер он также испытал отвращение. «Что они делают здесь, в этой грязи и в этом тумане?» – думал Бенуа-Мешан [86].

Судя по воспоминаниям этого офицера, жизнь французов-оккупантов была не намного лучше, чем у немцев. Сразу после того, как Бенуа-Мешан прибыл на место службы, старший офицер объяснил ему, что французы и немцы в общем-то находятся в состоянии войны. Немцы часто перерезали французам провода, отчего те оставались без связи. Французам не рекомендовалось разгуливать по городу в одиночестве. Немецкие рабочие, поддерживаемые правительством, решили бросить вызов оккупантам единственным доступным для них способом: они начали оказывать французам пассивное сопротивление. Оно, правда, иногда становилось активным.

1 февраля 1923 г. Жак Бенуа-Мешан зарегистрировал 1083 акта саботажа. Он описал мрачную обстановку во французском секторе оккупации. В целях безопасности офицер сопровождал двадцать французских инженеров на фабрику Круппа в Эссене: «Снова идет снег. Над нами возвышаются краны, столбы и гигантские дымовые трубы. Четыре огромные плавильные печи. Их массивные профили точно вырезаны на апокалиптическом небе. Печи мертвы. Их трупы бросили» [87].

* * *

Как бы путешественники ни объясняли сложившуюся ситуацию, многих из них (по крайней мере, людей из англоязычных стран) тронула судьба жителей Германии. Немцы из самых разных слоев населения рассказывали иностранцам, как их предали – сначала кайзер, политики и генералы, а потом президент Вильсон. Из-за Версальского договора они потеряли колонии, уголь, здоровье, благосостояние и, самое главное, – самоуважение. Немецкая марка ничего не стоила, а огромные репарации невозможно было выплатить, потому что союзники отняли у Германии ее природные ресурсы [88]. Немцы не понимали, почему Англия потакает Франции, чьи жестокие солдаты [89] из ее заморских территорий чинили насилие и убивали [90]. Как немцы могли объяснить все это своим голодным, рахитичным детям, которые благодаря так называемому «мирному» договору должны были теперь жить под властью главных врагов нации?

Путешественники видели, что жизнь в некоторых деревнях постепенно налаживалась, поскольку немцы были все так же трудолюбивы, дисциплинированы и бережливы. Но все же большинство иностранцев вернулось домой с ощущением того, что Германия страдает. Слишком много немцев жило в голоде, холоде и без какой-либо надежды на будущее.

15 ноября 1922 г. капитан Трумэн Смит прибыл в Мюнхен – город, в котором по-прежнему не утихали гражданские беспорядки и плелись политические интриги. Смит занимал в то время должность помощника военного атташе посольства США в Германии. Он отправился в столицу Баварии, чтобы составить отчет о деятельности национал-социалистов. Эта партия не играла большой роли в политической жизни страны, но американский посол хотел получить о ней более подробную информацию. Смита попросили познакомиться с людьми из окружения Гитлера и по возможности встретиться с ним самим, чтобы оценить способности и потенциал главы НСДАП. Через три дня после прибытия в Мюнхен Смит записал в своем дневнике: «Ура! Меня пригласили пойти с Альфредом Розенбергом на парад «сотен», который Гитлер будет принимать на улице Корнелиуса».

Парад впечатлил помощника военного атташе: «Удивительное зрелище. Двенадцать сотен самых отпетых головорезов, которых я когда-либо видел в своей жизни, прошли перед Гитлером чеканным шагом со старым государственным флагом и повязками со свастикой… Гитлер выкрикивал антисемитские лозунги. Публика ликовала. Я никогда не видел ничего подобного» [91].

Через несколько дней Смита представили Гитлеру, который согласился встретиться с американцем в следующий понедельник. 20 ноября Трумэн Смит поднялся на третий этаж дома № 42 на улице Георгенштрассе. Американец писал, что комната, в которой он разговаривал с Гитлером, напомнила ему «спальню в обветшавшем нью-йоркском доме, мрачном и крайне неуютном» [92]. Вспоминая эту встречу спустя много лет, Смит сожалел, что сосредоточился на вопросах о политических целях, а не на личности и особенностях характера фюрера.

Через несколько месяцев после этих событий командир Жака Бенуа-Мешана спросил своего подчиненного, не знает ли тот что-нибудь о политической партии, недавно созданной в Мюнхене неким Алоисом [93] Гитлером. Запрос о национал-социалистах поступил от Военного министерства Франции. В этом запросе, в частности, отмечалось, что Гитлер выступает перед фанатиками, проклиная всех и вся, включая Францию. Жак Бенуа-Мешан никогда раньше ничего не слышал о Гитлере и его партии, поэтому предложил начальству проконсультироваться с англичанами.

Ответ британцев пришел через два дня. Они не видели поводов для беспокойства, поскольку считали, что Национал-социалистическая партия исчезнет так же быстро, как и появилась. Она состоит из баварских сепаратистов, которые не имеют никакого веса и никакого влияния в других регионах страны. Возможно, этого Гитлера стоит поддерживать, потому что он стремится к независимости Баварии [94], что может привести к восстановлению виттельсбахской монархии и даже к развалу рейха. «Кстати, – было написано в конце сообщения, – Гитлера зовут Адольф, а не Алоис» [95].

10 ноября 1923 г., почти ровно через год после встречи Смита и Гитлера, леди Д’Абернон написала в своем дневнике, что ее мужа среди ночи разбудил звонок одного из высокопоставленных немецких дипломатов, который хотел спросить у посла совета насчет путча в Мюнхене. Главным инициатором неудавшегося переворота, по словам леди Д’Абернон, был «человек низкого происхождения» [96] по имени Адольф Гитлер.