Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели - Дуглас Смит Страница 11

Но особенно их задело присуждение Нансену Нобелевской премии мира.

После трудных переговоров с американцами в Риге Ленин был не в настроении торговаться с Нансеном. 26 августа он написал Сталину, который тогда совмещал пост наркома по делам национальностей и наркома рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрина): “Нансену поставлен будет ясный «ультиматум». Игре (с огнем) будет положен конец” [68]. Чтобы дать Нансену понять, что он не блефует, а советское руководство полностью контролирует ситуацию, Ленин также велел Сталину закрыть Всероссийский комитет помощи голодающим, пока норвежец не покинул Россию. 27 августа сотрудники ЧК расформировали комитет, арестовали всех его членов не из числа большевиков и предъявили им обвинения в тайных переговорах с “иностранными державами” за спиной у правительства и даже в попытке установления контактов с остатками крестьянской армии Антонова. Двое руководителей комитета были приговорены к смертной казни (впоследствии помилованы), а остальные высланы из Москвы в города без железнодорожного сообщения и помещены под наблюдение. Ленин приказал прессе не реже раза в неделю на протяжении последующих двух месяцев травить членов комитета. Вскоре в Москву должны были прибыть иностранцы, и Ленин хотел убедиться, что они не встретят там ни одного критика правительства.

Около шести часов вечера 27 августа в советскую столицу на поезде действительно прибыла первая группа сотрудников АРА. Миссия началась. На подъезде к Москве Уолтер Лайман Браун написал Гуверу: “Это будет самая большая и сложная операция из всех, что мы организовывали, и потенциал ее огромен, но я думаю, что мы справимся с задачей” [69]. Ни Браун, ни другие сотрудники АРА еще не понимали, какой масштабной и сложной окажется российская миссия.

Июльским вечером жаркого лета 1921 года два молодых американца коротали время в Cafe du Commerce в маленьком французском городе Шато-Тьерри. Читая парижский выпуск газеты Chicago Tribune Чарльз Вейл – летчик-истребитель эскадрильи “Лафайет” в военное время и искатель приключений в мирное – поднял голову, посмотрел на своего друга и невзначай отметил: “В России голод, к Америке обратились с просьбой о помощи. Похоже, Американская администрация помощи не пройдет мимо”. Дж. Ривз Чайлдс взял газету, прочитал обращение Горького и мгновенно загорелся идеей отправиться в Россию. “Если они договорятся, вот будет новость, – сказал Чайлдс Вейлу, улыбнувшись. – Сейчас Россия – настоящая загадка” [70].

Сын Юга, Чайлдс родился в старой вирджинской семье в Линчберге в 1893 году. Его отец во время Гражданской войны служил вестовым у генерала Ли, а затем занялся предпринимательством, но его дело прогорело после банковского краха. Мать Чайлдса обладала более сильным характером и была влиятельнее мужа. Она окончила колледж и первой из белых женщин Линчберга пошла преподавать в школу для чернокожих детей, к огромному неудовольствию местного белого школьного инспектора. Она позаботилась о том, чтобы ее сын получил образование, и отправила его сначала в Вирджинский военный институт, затем в колледж Рэндолфа – Мейкона и, наконец, в Гарвардский колледж, где он получил степень магистра английского языка и литературы. В молодости Чайлдс мечтал стать писателем. Однажды в колледж пришел радикальный журналист Джон Рид и рассказал студентам, как работал на Восточном фронте, рискуя жизнью. Романтика заграничных приключений вскружила Чайлдсу голову.

Вскоре после этого, летом 1915 года, они с другом записались добровольцами в санитарные войска США и отправились в Европу. Несколько месяцев Чайлдс под аккомпанемент далекой артиллерии вывозил раненых французских солдат из Компьена в Коллеж-де-Жюлли неподалеку от Парижа. Когда США вступили в войну, Чайлдса призвали на службу в звании младшего лейтенанта и отправили в разведшколу, после чего он служил в американских экспедиционных войсках в Бюро вражеских шифров во французском Шомоне. В декабре 1918 года он вошел в состав американской делегации, которая отправилась на Парижскую мирную конференцию, как офицер радиоразведки. Там он увидел, как его герой, президент Вудро Вильсон, едет в парадном кортеже по Елисейским полям среди ликующей толпы. Идеализм Вильсона, его прогрессивная политическая повестка и концепция нового миропорядка, основанного на демократии и национальном самоопределении, вдохновили Чайлдса и стали основными ориентирами его жизни. Когда Вильсон проехал мимо, Чайлдс так расчувствовался, что ему пришлось выйти из толпы, чтобы взять себя в руки.

Чайлдс полюбил Европу и, когда его работа в Париже подошла к концу, стал искать возможность остаться, вместо того чтобы возвращаться в США. Он услышал о только что созданной Американской администрации помощи и поступил туда на службу, чтобы кормить голодных детей Югославии. Именно об этом он и мечтал. “Балканы казались далекими и романтичными”, – вспоминал он впоследствии [71]. Работа продолжалась до осени 1919 года, после чего Чайлдс неохотно вернулся домой. Его разочарование несколько сгладилось, когда он получил место корреспондента агентства Associated Press в Белом доме. Ему еще несколько раз довелось встретиться со своим героем, но в 1920 году он пришел в отчаяние, когда на выборах победил республиканец Уоррен Гардинг, которого он называл “занудным типом” и “великой трагедией американского народа”. Чайлдс хотел видеть в президентском кресле Юджина Дебса из Социалистической партии Америки. Теперь его как никогда тянуло обратно в Европу. Весной 1921 года Чайлдс сумел получить на работе назначение, которое позволяло ему на несколько месяцев отправиться во Францию. Он не стал упускать такую возможность.

Первого августа Чайлдс пришел в отделение American Express на улице Скриб, и, в Париже. В зале ожидания для посетителей он написал письмо Уолтеру Лайману Брауну в Лондон, напомнил, что они встречались в 1919 году, прежде чем Чайлдс отправился в Югославию, и предложил свои услуги для российской миссии АРА. Он сообщил Брауну, что для него было огромной честью работать в АРА и никакая другая работа в жизни не приносила ему такого удовлетворения. Он готов по первому зову приехать в Лондон, чтобы лично обсудить с Брауном возможность участия в операции в России. В завершение письма он отметил, что владеет русским языком на разговорном уровне. Это было не так, но Чайлдс был готов на все, лишь бы только вернуться в АРА.

Два дня спустя Браун позвонил Чайлдсу и пригласил его в Лондон. Безмерно обрадованный, Чайлдс тотчас написал матери: “Появилась перспектива отчаянного приключения в России, поэтому можете быть уверены, что при возможности я отправлюсь туда, прежде чем вернуться домой” [72]. Он не упомянул ни голод, ни коммунизм, ни потенциальные возможности для бизнеса и лишь сказал, что работа с АРА даст ему “интересный материал для статей” [73]. Мотивы Чайлдса отправиться в Россию – жажда приключений, тяга к необычному и неизведанному – были общими для многих, если не для большинства, американцев, решивших принять участие в миссии АРА, но советские руководители о них не догадывались. За три революции и три войны, случившиеся за два десятка лет, русские повидали гораздо больше “искателей приключений”, чем большинство стран за столетие-другое. Они и представить себе не могли, что есть на свете страна, где жизнь настолько стабильна, что молодые люди стремятся уехать оттуда в неблагополучные уголки земного шара, чтобы пощекотать себе нервы. Между американцами и русскими стоял туман непонимания, который так и не рассеялся даже после нескольких лет совместной работы по борьбе с голодом. 20 августа, находясь в Вене, Чайлдс получил телеграмму, в которой ему сообщили о заключении договора с советским правительством и велели немедленно ехать в Ригу. Он чуть не лопнул от радости. “Нам предстоит громадная работа, участием в которой может гордиться любой человек. Я считаю возможность войти в состав первой экспедиции настоящим подарком небес”, – написал он матери [74]. Вспоминая о прежней работе с Гувером, он чувствовал, что они не просто помогают странам бороться с голодом. Истинная цель Гувера, по его мнению, заключалась “в полном экономическом восстановлении государства” [75]. Чайлдс не чувствовал такого воодушевления со времен работы в Югославии: “Скоро снова исполнится мое давнее желание оказаться в гуще событий и участвовать в великих делах”.