Династическая политика императора Константина Великого - Иван Миролюбов Страница 11

Скромное внимание уделяет Константину отечественная историография этого периода. В общих работах по истории Рима В. С. Сергеева (1938 г.), Н. А. Машкина (1947 г.) и С. И. Ковалева (1948 г.) Константин представлен деспотичным правителем, завершившим установление домината – абсолютистской системы эпохи поздней Империи. В. С. Сергеев уделяет большое внимание «римской конституции», установленной Диоклетианом и Константином [113], однако если принципу наследования в системе Диоклетиана посвящено несколько строк, то точка зрения Константина на аналогичный вопрос игнорируется – притом что последний назван «преемником и продолжателем» Диоклетиана. С. И. Ковалев, соглашаясь с этим, считает, что Константин установил «единодержавие», однако при этом унаследовал систему Диоклетиана, привнеся в нее кровнородственный элемент [114] – само противоречие, заложенное в этом утверждении, требует более углубленного исследования. Примеры из семейной жизни императора становятся основой для критики его авторитарной стилистики управления [115]. Вместе с тем указанные работы являются, прежде всего, учебными пособиями, потому невозможно применить к ним в полной мере критерии, применяемые к собственно исследовательским работам.

В 1950 году А. Пиганьоль решает подвести некоторые итоги за прошедшие двадцать лет в статье «Текущее состояние Константиновского вопроса». Французский ученый, завершая очередной этап исследовательской работы, обозначил наиболее важные моменты в изучении жизни и деятельности Константина. Вопрос об организации династического правления среди них отсутствует, хотя в качестве перспективного направления обозначена [116] ситуация внутри семьи императора через призму убийства сына и жены в 326 году. Отечественная наука отзывается на эту статью публикацией А. Гуревича (1954 г.), который упрекает западных исследователей в излишнем преклонении перед фигурой Константина и предлагает перейти к рассмотрению социально-экономических проблем этого периода Римской истории [117]. В целом обе эти статьи характеризуют особенность второго периода – слабое внимание исследователей к династической политике Константина Великого.

Вторая половина XX века характеризуется появлением большого количества частных работ по разным вопросам, в том числе по вопросам, связанным с семейной жизнью Константина и организации его династии. В этом смысле нам представляется верным обозначить этот период как третий этап в рассмотрении заявленной проблемы. Знаковым событием этого периода является издание (с 1971 г.) «Prosopography of the Later Roman Empire» (далее – PLRE), которое и по сей день сохраняет научную актуальность. Стоит отметить, что этот справочник, поставивший своей целью собрать воедино все свидетельства источников о лицах, проживавших в Римском мире в период поздней античности [118], не свободен от сугубо исследовательских реконструкций. Так, приняв предположение О. Зеека о существовании у Константина наложницы [119] (якобы матери Константина-мл.), исследователи включили ее в число реально существовавших персонажей под условным наименованием «Anonyma 25» [120] – притом что ни один источник не говорит о существовании этой женщины (между тем как реконструкция реального исторического персонажа требует, как кажется, каких-то внятных свидетельств).

Важнейшей фигурой этого историографического этапа является Т. Д. Барнс, который чрезвычайно много сделал для просопографических и источниковедческих исследований по эпохе Константина. В 1981 году выходит его монография «Константин и Евсевий», где исследователь затрагивает династическую политику императора в контексте остальной его деятельности. По мнению Барнса, Константин тяготел к тетрархиальной системе с привнесением в него кровнородственного элемента. Особое внимание исследователя привлекает эпизод 315/316 гг., когда Константин, согласно данным Анонима Валезия, вознамерился дать титул цезаря своему зятю Бассиану, что в итоге привело к войне с Лицинием. Барнс довольно смело (при молчании источника) реконструирует план Константина по установлению тетрархии в лице двух августов (самого Константина и Лициния) и двух цезарей – Бассиана и сына Константина, Криспа [121]. Данная реконструкция, однако, небезусловна; с точки зрения историографии она примечательна как стремление исследователей, даже при молчании источников, навязать Константину пристрастие к тетрархиальной модели.

Развитие просопографических исследований обусловило интерес к семье Константина Великого. Исследователи поставили задачу уточнить состав семьи и ряд проблемных моментов генеалогического и хронологического характера. Самым популярным по числу обращений сюжетом семейной жизни Константина становится убийство его жены и сына в 326 году – статьи о нем выпускают П. Гатри [122], Н. Остин [123] и Д. Вудс [124]. Сравнение исследовательских реконструкций причин, побудивших Константина казнить сына и жену, позволяет в целом согласиться с взвешенным мнением Я. В. Дрейверса [125], что это – загадка, которая никогда не будет разгадана.

Интерес представляют и прочие члены семьи Константина. Так, в контексте изучения личности императора Юлиана Отступника, Р. Браунинг [126] и Г. В. Боуэрсок [127] обращаются к фигуре его отца, Юлия Констанция, брата Константина. Впрочем, оба исследователя, концентрируясь на личном отношении императора к брату, не разрабатывают вопрос места братьев и их потомства в династических построениях Константина. Этой темы касается в своей обобщающей работе К. Крист. В частности, он анализирует браки между детьми Константина и детьми его братьев, в которых видит попытку присоединить к генеральной линии императорской семьи линию боковую [128], однако не только не объясняет причин подобной деятельности, но и не задается вопросом о них.