Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения - Наталья Павлищева Страница 11

Александр помнил, как однажды, говоря о Джованни, Чезаре усмехнулся:

– Не будь он моим братом, был бы врагом.

Это было страшное признание, но отец в него поверил.

Сам Александр чувствовал, что тоже медленно, но верно попадает под влияние сына, зато сам Чезаре все реже оказывается под отцовским. В глубине души Папа понимал, что сын сможет поставить под свою руку всю Италию, но только одним способом: на колени. И сделает это, если хватит времени. Вопрос был только в том, как долго проживет сам понтифик, и дело здесь не в его физическом здоровье, с этим у Александра было все в порядке, а умении отравителей. Справиться с политическими врагами вроде Джулиано дела Ровере Папа рассчитывал своей хитростью, против нападения бандитов или убийц существовала охрана, а вот уберечься от предателей с ядом было куда труднее. Оставалось уповать на помощь Господа, хотя меры Папа, конечно, принимал.

Когда понтифик все же заснул, ему приснился Чезаре в привычном черном одеянии, которое он так любил, на черном коне, смеющийся над поверженными врагами. И хотя враги были повержены, а сын смеялся, проснулся понтифик в отвратительном настроении, к тому же ему очень не нравился смех собственного сына во сне, он был каким-то… дьявольским.

Папа долго стоял на коленях, молясь о спасении души своего Чезаре, даже сам себе не сознаваясь, что действительно боится за бессмертную душу сына.

Не все понимали, почему Александр VI выбрал для своей любимой дочери именно Джованни Сфорца. С династической точки зрения это не был блестящий выбор. Джованни незаконнорожденный сын Констанцо Сфорца и племянник всесильных Лодовико Моро и Асканио Сфорца. Но у него самого всего двенадцать тысяч годового дохода, что очень мало для содержания двора Пезаро и любящей роскошь супруги.

Лукреции пока наплевать на финансовые проблемы, девушке куда больше нравилось чувствовать себя взрослой. Она важничала уже после подписания первого брачного договора, однако, когда все расстроилось, а потом стало ясно, что Его Святейшество не намерен выдавать дочь и по второму договору, Лукреция стала относиться к сватовству, как к некой игре, которая обязательно будет прервана в самый интересный момент, а потому не переживала бы, если и этот расстроится.

Однако все шло к свадьбе…

И тут ей стало страшно. Муж… конечно, это не навсегда, возможен развод или вдовство, но ведь могут быть и дети.

– А как дела у Джованни, Ваше Святейшество?

Понтифик улыбнулся:

– Все прекрасно, он наладил отношения с супругой. Теперь пойдут дети.

Чезаре только вздохнул, как бы он хотел быть свободным, новоиспеченному кардиналу куда больше нравилось командовать гарнизоном в Сполето, чем стоять службы в Ватикане. Но с отцом не поспоришь…

Это прекрасно понимала и Лукреция, только ей и в голову не приходило спорить. Характер у Лукреции удивительно сочетал в себе отцовские и материнские черты. Только отцовским – хватке, умению управлять людьми и решать дела – еще предстояло проявиться, а вот материнские уже были заметны. Лукреция быстро привыкала ко всему и со всем соглашалась. К тому же она подобно Ваноцци готова оправдать все, особенно если дело касалось обожаемых ею мужчин – отца и братьев.

Такое согласие с любыми поступками приводило в изумление Джулию Франезе. Не раз она возмущалась:

– Как ты можешь твердить, что твой брат хорош, если он ведет себя неподобающе?!

Речь шла о Джованни Борджиа, получившем в качестве приданого Ганди и ставшего герцогом Гандийским. Брат Лукреции действительно вел себя неподобающе, он проводил все ночи вне дома, разгуливая по улицам и кабакам с сомнительными приятелями, пьянствовал, без устали транжирил отцовские деньги, но главное – не исполнял супружеский долг, откровенно предпочитая своей жене проституток весьма сомнительного качества.

Это едва не привело к скандалу, потому что король и королева Испании дали понять Родриго Борджиа, что если их сын будет и дальше вести себя неприлично, то брак потребуют расторгнуть. Старшего брата Педро Луиса, к которому отправляли Джованни, уже не было в живых, а потому присматривать за шалопаем оказалось некому.

Но Лукреция отвечала Джулии:

– Наверное, он не может иначе…

– Не может? Ты и своего мужа так же будешь оправдывать? Супруг будет гулять ночами, а ты плакать втихомолку?! Тогда тебе не видать настоящего любовника!

Знать бы Джулии, как повернет судьба подруги… Лукреции доведется испытать все: в ее судьбе будут три супруга, и все разные, будет и небрежение мужа, и любовь, и презрение родственников, и настоящая борьба за свое место, достойное место донны. И даже любовь будет очень разной – от чувственной страсти до романтической и платонической. Правда, людская молва забудет именно о такой, зато припишет дочери Папы Александра много преступлений, которых она не только не совершала, но и просто никак не могла совершить. Людская молва часто несправедлива, зато падка на большую ложь…

Джованни Сфорца граф Пезаро вовсе не желал жениться на незаконнорожденной дочери Папы. Ему была противна сама мысль породниться с Борджиа, но пойти против воли всего клана Сфорца он не мог. А Лодовико Сфорца задумал большую игру, и женитьба племянника, чувства которого его вообще не волновали, сейчас была ему очень нужна. Папа должен до времени состоять в сторонниках, чтобы не встал на сторону Джана Галеаццо. Папская область располагалась весьма кстати между Миланом и Неаполем; если понтифик решит не пропускать через свои земли войско страшного Ферранте, то Милану можно не бояться. Ради такого личным счастьем Джованни Сфорца можно и пожертвовать.

Сам граф Пезаро не обладал железным характером, чтобы настоять на своем или хотя бы выбрать сторону кого-то одного, и, без конца подчиняясь чужой воле, себя уже ненавидел. Не меньше он ненавидел и будущую супругу Лукрецию, которую еще не видел в глаза и которая ничем перед будущим мужем не провинилась. В Рим на свадьбу он ехал точно на Голгофу, не ожидая для себя ничего хорошего.

Зная будущее развитие событий, можно подтвердить, что ничего хорошего и не вышло, но только потому, что сам Джованни Сфорца ничего не сделал, чтобы завоевать сердце Лукреции – всесильной повелительницы сердца Папы. За спиной жены он мог бы получить многое, а опираясь на могущество Папы, стать видным человеком, но остался кем был – вялым, нерешительным, довольно трусливым человеком.

Но Лукреции предстояла свадьба с Джованни, и тринадцатилетняя девушка пыталась заочно влюбить себя в будущего супруга. Лукреции сказали, что он хорош собой, спокоен, иногда даже слишком, старше ее, значит, опытней, крепок физически, значит, будут хорошие дети.

И вот Джованни Сфорца въезжал в город. Его встречали торжественно, братья Лукреции выехали к воротам, все были разодеты в пух и прах, даже лошадиные попоны украшены драгоценными камнями. Роскошь, роскошь и еще раз роскошь… Глядя на все это великолепие, Сфорца невольно вспоминал обличительные проповеди флорентийского монаха Савонаролы. Сам Джованни не слишком увлекался его горячими речами, считая, что все хорошо в меру, но сейчас, когда перед глазами на солнце тысячами искр рассыпались блики от драгоценных камней на одежде, оружии и даже лошадиной упряжи сыновей Папы и их свиты, он вдруг страстно пожелал, чтобы требования Савонаролы уничтожить роскошь вдруг исполнились. Тем более, ему самому пришлось взять на время у Джоффредо некоторые украшения, чтобы не выглядеть уж совсем бедным родственником.