Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью - Василий Седугин Страница 11

А все произошло случайно и неожиданно. Шел он по улице по своим делам и чуть ли не лицом к лицу столкнулся с ней. Они даже смешались на мгновение, а потом радостно заулыбались, обрадованные.

– Ты куда пропал? Я жду, жду, а тебя все нет и нет!

– Дела проклятые завертели совсем. Ты же знаешь, сколько у меня теперь хлопот!

– Понимаю. Тут по дому иной раз дел всех не переделаешь, а попробуй-ка управиться в большом имении!..

– Вот-вот! Встаешь утром и не знаешь, за что взяться, к чему руки приложить.

– Ну и как, получается? Люди тебя слушаются?

– А куда они денутся? Я их всех кормлю, одеваю, обуваю. Благодетелем своим считают.

– А ты и есть их благодетель. Куда бы они без тебя? Одни тиуны и мытники княжеские с потрохами бы съели…

Так шли они не спеша и разговаривали о том, что было уже давно переговорено. Федор изредка взглядывал на Анастасию, видел ее милое личико, доверчивый взгляд и никак не мог приступить к тому разговору, который подготовил многие дни назад. Наконец решился:

– Что я хочу сказать тебе, Анастасия… В общем, изменения в моей жизни намечаются.

– Уж не в военный поход тебя князь собирается отправить? – обеспокоенно спросила она.

– Да нет, никакой войны пока, слава Богу, не предвидится.

– Тогда задумал какое-нибудь строительство в далеких селах! – сделала она новое предположение. – Так обязательно ли тебе там присутствовать? Пошли вместо себя надежного человека, пусть расстарается. Не все тебе по разным стройкам да починкам мотаться!

– Если бы! Все гораздо хуже, – гнул он свое.

– Ну в чем дело? Не томи душу.

– Женить меня хотят…

– Кто?

– Князь Юрий Долгорукий, – соврал он; признаться, что это было его собственное решение, ни сил, ни храбрости у него не хватило, и чувствовал он себя прегадко и препротивно и готов был хоть сквозь землю провалиться.

– Но как он может распоряжаться твоей судьбой? – недоумевала Анастасия. – Ведь ты – боярин!

– Он мой воспитатель. Я рос без отца и матери, и князь и княгиня заменяли их…

Ему было противно говорить эти слова еще потому, что ни Юрий Долгорукий, ни Серафима никогда не принуждали ни его, ни Якима, ни Улиту к чему-либо, наоборот, поддерживали их самостоятельность и боярское достоинство. Дети Кучковы росли в своем боярском тереме и в то же время как бы под сенью княжеской власти, но их ни в чем не ущемляли и ни в чем не ограничивали.

– И на ком же хочет тебя женить князь Юрий Долгорукий? – спросила Анастасия, и голос ее заметно задрожал.

– На соседке. Может, знаешь такую – Ефимию.

– На этой старухе?

– Какая она старуха? Ей не больше сорока.

– Для тебя она старая! Никак тебе не пара! Может, князь пошутил? Поговорит и забудет?

– Нет, это решено. И я ничего не могу изменить.

Анастасия зашла перед Федором и стала глядеть ему в глаза. По щекам ее потекли крупные слезы, она их не вытирала.

– А как же я? Как же я, Феденька? Ведь я люблю тебя!

У Федора забегали глаза, он отвел взгляд в сторону, пожал плечами. Ему было больно и стыдно за себя, за то, что сотворил.

– Я человек подневольный. За меня князь все решил.

Анастасия продолжала пристально смотреть ему в лицо, наконец стала говорить как-то отрешенно, будто не о нем, а о каком-то другом, постороннем человеке:

– А ведь это не князь тебя заставляет жениться, нет. Это ты, Феденька, решил. Это твоя воля, твое желание. Потому что жадность тебя съедает. Житья не дает. За два года я до последнего ноготка тебя узнала. Не можешь ты спокойно спать, когда под боком такая богатая невеста объявилась. Состояние ее несметное хочется получить. Еще богаче стать. Но знай, Феденька, что алчность тебя погубит. Не будет тебе счастья в жизни. Потому что на чужом несчастье своего счастья нельзя создать. Поймешь потом, да поздно будет.

Анастасия повернулась и медленно, будто слепая, пошла вдоль улицы. Федор смотрел ей вслед, растерянный и обескураженный.

С наступлением холодов молодежь ушла с лугов и улиц и стала хороводиться в домах – у кого помещение попросторней и хозяева веселье любят. Девушки приходили с прялками, парни несли гусли, свирели, барабаны, а также лучины и свечи. На этих посиделках пели, танцевали, вели различные разговоры, рассказывали забавные истории, ну и, конечно, влюблялись.

Яким посещал дом, расположенный недалеко от своего терема. Пришел с запозданием, когда вечеринка была уже в разгаре, присел на скамейку возле порога. К нему тотчас подскочила Авдотья. Она была влюблена в него и почему-то считала, что и он скоро влюбится в нее, надо только немного посодействовать этому. При каждой встрече старалась достичь этого различными способами и надоела ему хуже горькой редьки.

– Как хорошо, что ты пришел, – тотчас начала она тараторить, ухватив его за руку и прижимаясь рыхлым телом. – Хочешь для тебя спою?

Пела она прескверно, но считала себя лучшей певицей хоровода. И в остальном была на удивление самоуверенной и бесцеремонной.

– Спой, а я послушаю, – сказал он, чтобы отвязаться.

– Тебе нравится мое пение?

– Я в восторге!

– И Евдоким обожает. Он мне даже сказал однажды, что готов на мне жениться, только бы я дала согласие.

И Авдотья заглянула ему в глаза. Она нагло врала, никогда Евдоким, неторопливый и вдумчивый сын кузнеца, не ухаживал за ней. Яким это хорошо знал, но не перечил: пусть потешится, пытаясь вызвать у него ревность; да и говорить было ей бесполезно, слова она пропускала мимо ушей и творила, что ей заблагорассудится.

– Я погуляю на вашей свадьбе с Евдокимом, – проговорил Яким, чтобы хоть чем-то досадить Авдотье.

– Негодный! Ты еще смеешь меня разыгрывать! – полушутя, полусерьезно стала она хлестать его пухлой ладонью. – Ты прекрасно знаешь, что ни за кого, кроме тебя, замуж не выйду!

– Ну ладно, ладно. Иди и спой что-нибудь душещипательное, – примирительно проговорил он.

Только она увлеклась пением, как он незаметно выскользнул из избы и пошел по улице. Он любил безлюдные улицы ночью – хорошо было прогуливаться по ним и мечтать о чем-нибудь своем. Мысли лезли разные, но чаще вспоминалась девушка, к которой на летних хороводах он так и не решился подойти. Наверно, слишком бойкая была, потому и отпугивала. И красивая. Наверняка у такой и парень должен быть смелым и отчаянным, а он, Яким, этими качествами не отличался, и он знал это, поэтому и наблюдал за ней только издали. Но проведал про нее многое. И что звать ее Ефросиньей и что она из семьи гончаров. Мастеровые в городах селились друг возле друга в основном потому, что умение передавалось из поколения в поколение, а также еще и по той причине, что так легче было найти поддержку. Здесь стояли группы домов, в которых жили только или гончары, или ювелиры, или оружейники, или кузнецы… Вот сейчас шли строения гончаров, значит, Ефросинья должна жить где-то здесь, и молодежь проводит вечеринки в какой-нибудь из этих изб.