День гнева - Артуро Перес-Реверте Страница 11

Спускаясь по двухпролетной лестнице, Даоис думает о своем товарище Педро Веларде. Дня два назад, когда они с подполковником Франсиско Новельей и еще несколькими офицерами собрались на квартире одного их общего друга, Веларде вопреки всякой логике продолжал пылко настаивать: с французами надо воевать.

— Они хозяйничают уже во всех крепостях в Каталонии и на севере! — бушевал он. — Захватывают провиантские магазины, цейхгаузы, арсеналы, казармы, госпитали, артиллерийские обозы и парки… Нас притесняют и оттирают повсеместно, и сносить это долее невыносимо! Помыкают как скотами и презирают как дикарей!

— Быть может, со временем научатся хорошим манерам, — заметил без большой уверенности Новелья.

— Черта с два они научатся! Я их знаю! Не зря таскался в Буитраго к Мюрату и его штабным щелкунам… Канальи!

— Надо, по крайней мере, признавать их превосходство.

— Какое, к черту, превосходство! Это басня! Теорию военного искусства не столько отменила, сколько отмела их революция, ну а практикой они овладели потому лишь, что ведут одну войну за другой — поневоле научишься! Если чем и превосходят других, то лишь своей непомерной спесью!

— Ты преувеличиваешь, Педро, — возражал Даоис. — Согласись, французская армия — лучшая в мире.

— Лучшая армия в мире — наша, особенно если испанского солдата разозлить да еще дать ему патроны к ружью!

Они часто вели подобные споры — никчемные и нескончаемые. Впустую было напоминать пылкому Веларде, что вынашиваемый артиллеристами заговор — взбунтовать для начала девятнадцать тысяч штыков, а потом вся Испания возьмется за оружие! — провалился, не успев возникнуть, ибо никто не поддержал самый замысел, и тот же Веларде окончательно поставил на нем крест, посвятив генерала О'Фаррила в подробности. И по-прежнему остается загадкой, чего же, в сущности, хочет король Фердинанд. Для одних этот юноша — воплощенная половинчатость и нерешительность; другие сами колеблются, не зная, поднять ли восстание немедленно или тщательно готовить мятеж в благоразумном и осторожном ожидании.

— Ожидании чего?! — срываясь на крик, горячился Веларде. — Дело же не в короле! А в нас самих! Речь идет о нашем достоинстве! Сколько же можно терпеть этот срам?!

Глухой к доводам, которые приводил ему рассудительный Даоис, он неизменно стоял на своем и твердил:

— Надо драться! Драться! Драться!

Так твердил он всякий раз, словно одержимый, и, выкрикнув напоследок это или схожее по смыслу слово, вскакивал, выбегал и, грохоча шпорами по ступеням, уносился домой или бог его знает куда, а остальные меланхолически переглядывались, пожимали плечами, после чего тоже рассаживались сверчками по своим шесткам.

— Делать нечего, — печально покачивая головой, говорил на прощанье добрый Альмира.

Даоис, скрепя сердце, соглашался. И нынче утром он не переменяет своего мнения. Однако следует признать — первоначальный план был вовсе не плох. В нем сумели учесть и предшествующие идеи того же Хосе Палафокса [10]о создании плацдарма между Байонной и Сарагосой, и предложение собрать в горах Сантандера армию сопротивления, состоящую из стрелков и егерей. Однако Палафокс разоблачен и принужден скрываться — сейчас, по слухам, готовит восстание в Арагоне, — а второй прожект, поданный на рассмотрение военному министру, без рассмотрения положен под сукно.

— Господа офицеры, соблаговолите уняться и не морочить мне голову, — так, в свойственном ему духе, высказался генерал О'Фаррил.

Однако, несмотря на все трудности и полнейшее отсутствие интереса со стороны Верховной хунты, несколько дней назад образовался новый, третий по счету заговор, душой которого на этот раз стали артиллеристы. План, разработанный на тайных сходках в кондитерской на улице Сан-Хинес, в ресторанчике «Золотой фонтан», на квартире у Альмиры, помещавшейся в доме № 31 по улице Пресиадос, ставил себе целью не победить французскую армию, что было совершенно неосуществимо, но высечь некую искру, призванную воспламенить народ и поднять общенациональное восстание. Пользуясь благорасположением полковника Наварро Фалькона, который покровительствовал заговорщикам, не вдаваясь в подробности заговора, в парке Монтелеон удалось наладить изготовление ружейных патронов, шрапнели и картечи, восстановление негодных орудий; удалось также скрыть последнюю, полученную из Пласенсии партию ружей, так что она, не в пример предыдущим, не досталась французам. Недавно, когда по требованию Мюратова штаба, заподозрившего неладное, испанское военное министерство велело прекратить работы, артиллеристы передислоцировали эту патронную мастерскую в некий частный дом. Также продолжали вербовать союзников во всех департаментах, имевших хоть какое-нибудь отношение к обороне, определяли пункты сосредоточения и развертывания войск и будущего ополчения, закладывали тайные склады оружия, намечали направления, по которым надо будет рвать коммуникации противника и перехватывать его курьеров. Чтобы осуществить все это, требовались ресурсы, значительно превосходящие те, что имелись в наличии у артиллеристов мадридского гарнизона, и потому Веларде со свойственной ему горячностью, на свой страх и риск, никому ничего не сказав, отправился к генералу О'Фаррилу и изложил ему свой замысел.

Луис Даоис, пересекая площадь Санто-Доминго по направлению к улице Сан-Бернардо, заново переживает то горькое разочарование, с которым слушал подробнейший и восторженный отчет Веларде о беседе с военным министром. Веларде по наивности своей пребывал в полнейшем упоении, уверясь, будто сумел склонить О'Фаррила на свою сторону. Однако проницательный Даоис, искушенный знаток человеческой природы, сразу понял, что заговор обречен. И, не тратя времени на уже бесполезные упреки и укоры, молча и печально выслушал своего пылкого друга, а потом лишь качнул головой:

— Все кончено.

Веларде сделался бледен.

— То есть как это «кончено»?

— Да вот так. Забудь об этой затее. Мы пропали.

— Ты с ума сошел! — Веларде порывисто ухватил его за рукав мундира. — О'Фаррил обещал помочь!

Помочь? Дай бог, чтобы в крепость не посадил.

Даоис оказался прав, и последствия несдержанности Веларде не замедлили сказаться тотчас: офицеров стали растасовывать по дальним гарнизонам, императорские войска изменили тактику, а в артиллерийском парке французы выставили свои караулы. Даоису делается еще грустней на душе при воспоминании о том, как в начале апреля, за четыре дня до отъезда в Байонну, король Фердинанд VII без свиты, всего с одним сопровождающим, побывал в Монтелеоне и в ответ на дружное «ура», грянувшее при высочайшем посещении, промолвил: «Вы — мои. И на вас я могу надеяться, ибо вы защитите мою корону». Да, так было сказано вслух, в похвалу ему, Даоису и его друзьям. Но сегодня, в первый понедельник мая, под воздействием ли приказов, их начальниками отданных по собственной, начальников этих, трусливой осторожности, или по недоверию к ним, они больше не Фердинандовы артиллеристы. И вообще ничьи. Они и друг другу больше не верят. Среди заговорщиков имеется всего один штаб-офицер — Франсиско Новейа, но и тот всего лишь подполковник да к тому же слаб здоровьем. Все остальные — а их наперечет — ходят в чинах не выше капитанского. И лично предпринятые Даоисом попытки вовлечь в заговор алебардщиков, волонтеров короны, размещенных в казарме на Мехораде, королевских карабинеров с площади Себада [11]успеха не принесли. Никто в лейб-гвардии, кроме немногих давних друзей, не решается выступить против властей. Так что заговорщики, вняв голосу разума и вопреки настояниям Педро Веларде и Хуана Консуля, требовавших немедленных действий, отложили дело до более благоприятного времени. Почти никого не смогли бы они увлечь за собой — особенно после того, как был отдан приказ не выпускать солдат из расположения и не выдавать патронов. «Что толку, — так выразился Даоис на последней сходке, перед тем как Веларде хлопнул дверью, — что толку, если нас перебьют, как куропаток, что толку без славы и без надежды на успех подставлять головы под пули или гнить в подвалах военной тюрьмы, если армия и пальцем не пошевелит ради нашей защиты».