Три льва - Михаил Голденков Страница 11

«Вот я такой и буду», — говорила себе Кютюр…

Прошло, впрочем, немало недель, пока очарованный Мехмед решился на свидание с прекрасной блондинкой. В один день к Кютюр пришел евнух — человек с шоколадным цветом кожи — и велел ей собираться в султанскую опочивальню.

— Передай султану, что я не могу прийти, — холодно ответила Кютюр. Ошеломленный евнух поклонился и быстро удалился… Чулпан, узнав об отказе, расплакалась:

— Что ты наделала, о несчастная Кютюр! Ты подписала себе смертный приговор! За такое здесь рубят головы! — почти рыдала преданная подруга. Но Кютюр, улыбаясь, прижимала к груди плачущую Чулпан, успокаивая:

— Нет, Чулпан. Все будет хорошо. Вот увидишь…

Дерзкая литвинка прекрасно знала, на какой подвох уже один раз пошел султан, чтобы взять ее в гарем. Так неужели он откажется от нее сейчас, отдав так просто ее прекрасное тело палачу? Хитрая Кютюр хорошо запомнила влюбленные чайные глаза султана и была уверена, что и сейчас Мехмед уступит…

На следующий день султан, обеспокоенный неожиданным отказом, облачился в халат, расшитый золотыми нитями, и сам явился в покои красавицы — неслыханное дело! Повелитель огромной империи от Египта до Венгрии, от Сирии до Крыма, от Персии до Армении не выглядел грозным царем перед хрупкой девушкой Кютюр. Смущаясь, он приблизился к ложу Кютюр и сел на край, словно сам был слугой в собственном дворце.

Кютюр поняла, что начинает выигрывать битву за место под солнцем «дома радости». Она мило улыбнулась султану, а тот, на секунду замолчав, произнес:

— Кютюр… Ты могла бы стать моей баш кадын?

Султан предлагал ей стать его первой женой…

Кютюр часто задышала от радостного волнения. Она даже сама не ожидала такой скорой победы. Она-таки выиграла борьбу за первенство у опасной соперницы Гюльбехар, которая сама до сих пор претендовала на роль первой жены. В принципе, по закону султан мог иметь сразу четырех первых жен, поэтому Гюльбехар все еще не теряла своего почетного места и представляла явную опасность.

— Я не смогу быть твоей баш кадын, если Гюльбехар будет рядом. Эта змея будет кусать меня до самой смерти. Или я, или она, — холодно ответила Кютюр, бледнея. И вот сейчас литвинка в самом деле испугалась, ибо сильно рисковала: ведь султан может вспылить — ему все-таки нравилась Гюльбехар. Не слишком ли много условий от вчерашней пленницы из Литвы? Но хитрая красавица все рассчитала верно.

— Мне не нужна Гюльбехар, — замахал головой в белоснежном тюрбане, украшенном огромными изумрудами султан, — мне только ты важна сейчас. Поэтому тебе только и предлагаю.

— Хорошо. Я согласна, — улыбнулась Кютюр и ее щеки вновь порозовели…

И вот уже два года как она — первая женщина огромной Османской империи. Уже подрастает их сын с такими же светлыми, как у матери, волосами.

— Не воюй в Руси нынче, — повторяла Кютюр Мехмеду, когда султан порывался перейти границу Речи Посполитой в первый раз, — я сама из той страны и знаю, как и когда там можно воевать. Пойдешь сейчас — получишь следы зубов волка на своей правой руке…

Эти слова жены запали глубоко в душу султана. Он не раз в холодном поту просыпался, видя во сне, как острые волчьи зубы впиваются в его руку именно в тот момент, когда он обнажает саблю, чтобы возглавить северный поход своего пестрого войска. Порой ему снилось, как в волчицу превращается его любимая Кютюр и бросается на него, вонзая в руку острые зубы лютого зверя. И Мехмед откладывал вторжение.

— О великий из величайших! — после длинного церемониального подхода гонец в большом крутом тюрбане пал ниц перед ногами султана Мехмеда Четвертого. Тот восседал на усыпанном драгоценными камнями золотом троне, облаченный в длинный зеленый халат, расшитый, словно шахматными клетками, узором, с не менее огромным белоснежным тюрбаном на бритой голове. Тюрбан украшали гигантские изумруды, отчего тридцатилетний султан шевелил своей головой не очень свободно.

Султан Мехмед IV по прозвищу Охотник взошел на престол шестилетним ребенком в 1648 году, в том самом, когда королем Речи Посполитой выбрали литвинского шляхтича Яна Казимира, ныне оставившего престол ради молитв и служения Богу. Восхождение на престол юного Мехмеда сопровождалось убийством всех его братьев — девятнадцати принцев, младшему из которых было всего семь лет. Таков уж был ужасный закон Османской империи. Возможно, именно тогда Мехмед усвоил единственный жизненный урок — убивать, чтобы тебя не убили. Конечно, изначально страной правил вовсе не малолетний султан, а его великие визири. И если одни что-то завоевывали, другие — теряли. Теперь же Мехмед мечтал расширить «куцые», как он полагал, земли империи сельджуков. Вновь заставить австрийцев платить дань Порте.

Мехмед IV

— Говори! — блеснули глаза Мехмеда, уставившегося на посыльного. Султан ждал вестей от Дорошенко, знал, чувствовал, что вести будут не самые приятные.

— Великий визирь докладывает тебе, о наисветлейший из светлых, что казаки и татары атамана Дорошенко разбиты, — пролепетал человек, трясясь как осиновый лист.

— Безмозглые ишаки! — нахмурил бровь султан и встал. Он был высок и худощав. Халат колыхнулся на узких плечах, словно на вешалке, от сильного порыва ветра. У Мехмеда был высокий и широкий лоб, большие светло-карие глаза, орлиный нос, небольшая борода. Обычно меланхоличный, сейчас он выглядел словно потревоженный в гнезде орел.

— Собаки! Не умеют воевать совсем, неверные псы! — метали молнии глаза султана. — Позвать ко мне великого визиря Мехмеда Кепрюлю! Полковника Абдурахмана позвать! Буду сам воевать этих русских!

Уже дважды султан Мехмед готов был посылать войска в Русь, в земли Речи Посполитой, но дважды его отговаривала жена Кютюр, женщина красивая и мудрая, чьи советы султан слушал постоянно, ибо Кютюр часто все предсказывала верно. Но нынче даже любимая жена не могла отговорить его… Решено!

— Подумай! — предупреждала его Кютюр. — Я видела сон, как ты сражаешься с тремя львами. У одного льва рыжая грива была, у другого — каштановая, а у третьего — пепельного цвета. Львы, зло оглядываясь, ушли, но ты весь истекал кровью.

— Что значит твой сон? — спрашивал, хмурясь, султан, всегда доверяющий предсказаниям жены.

— Война может быть и победной, но трудной для тебя и кровопролитной. Да и победа — сомнительной и временной. Львы вернутся…

Однако это предупреждение скорее успокоило Мехмеда, чем насторожило.

«Мне и нужна победа, пусть даже временная, пусть даже и с большими потерями, — думал он, — дальше оттягивать захват Подолья нет смысла. Или сейчас, или никогда…»

В марте 1672 года перед султанским дворцом в Андрианополе были выставлены бунчуки, а по всей Османской Империи объявляли священную войну против неверных. Одновременно шла массовая заготовка продовольствия для многочисленной армии.