Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов Страница 11

Сам Миних, в те годы уже глубокий старик, пребывал в опале, в ссылке, но старался следить за ходом боевых действий.

Среди недругов Миниха оказались не только его тогдашние конкуренты, но и серьёзные исследователи истории русской армии.

«Для честолюбивого и эгоистичного Миниха страдания войск решительно ничего не значили, он смотрел на войска главным образом и прежде всего как на орудия для достижения своих целей, своих планов, своей политики. Совершенно другой характер носит деятельность Ласси. Это — благородная солдатская фигура, старый честный и храбрый воин, всегда стоявший в стороне от придворных интриг, живший интересами армии и нуждами своих подчинённых, — утверждал А.А. Керсновский. — По словам генерала Д.Ф. Масловского, он был бессменным часовым на страже действительных нужд осиротевшей русской армии, заброшенной во всё время владычества Бирона и Миниха…» Этой армии он отдал 50 лет своей жизни и, умирая в 1750 году, мог сказать, что вся его жизнь была дана на потребу воинскую его второй родины.

Как бы то ни было, Миних, всегда старавшийся быть на виду, получал первые роли — Ласси оставался в тени».

Некоторые из этих упрёков справедливы, но в целом картина получается превратная.

У многих на памяти пушкинские строки: «Как Миних, верен оставался паденью Третьего Петра». Румянцевым не нужно было бы разъяснять, что тут к чему. Сам Пётр Александрович тоже не участвовал в екатерининском заговоре.

Убедившись в прочности положения новой императрицы, Миних не преминул присягнуть ей. А как иначе? Но становиться екатерининским орлом ему уже было поздно.

Миних не относится к плеяде генералов Семилетней войны, но его нельзя не отметить как воспитателя той армии. Его косвенное влияние на офицерский корпус оставалось заметным: многие были выходцами из Кадетского корпуса, и не все, подобно нашему герою, учились там через пень-колоду. А Миних, верный тактическим стереотипам того времени, так и не изучив до конца русский характер, всё-таки прививал молодым дворянам качества, необходимые при военных испытаниях. Выносливость, дисциплина, верность офицерскому долгу — вот его символ веры.

Главнокомандующий Апраксин! Недобрая память об этом фельдмаршале живёт по сей день. И поделом ему, заплутавшему в прибалтийских перелесках!

Степан Фёдорович Апраксин — сын рано умершего стольника Фёдора Карповича Апраксина и Елены Леонтьевны, урождённой Кокошкиной, — воспитывался без отца. Ему было пять лет, когда вдовая мать вторично вышла замуж. Отчимом будущего фельдмаршала стал Андрей Иванович Ушаков, знаменитый начальник Тайной розыскной канцелярии. Воспитывал Степана родной дядька — Пётр Матвеевич Апраксин.

Ушаков с пасынком ладил, а ведь глава Тайной канцелярии был не просто влиятельной фигурой, он внушал ужас и трепет — и даже всесильный во времена Анны Иоанновны Миних пытался перед ним выслужиться. Он и возвысил Апраксина до генерал-майорского чина и должности дежурного генерала при главнокомандующем. И всё это — при весьма посредственных способностях! Именно Апраксин привёз в Петербург известие о взятии Хотина в 1739 году — и получил тогда орден Святого Александра Невского. Конечно, Миних неспроста доверил ему триумфальную миссию.

После воцарения Елизаветы Петровны покровительство Миниха могло сыграть с Апраксиным злую шутку, но Степан Фёдорович поладил и с окружением новой императрицы. И вот уже Алексей Петрович Бестужев-Рюмин — недруг Миниха — принимает Апраксина в свой ближний круг. В 1746-м Апраксин уже — генерал-аншеф и президент Военной коллегии. В его возвышении можно видеть патриотические мотивы: во главе российской армии встал не выходец из Европы, а знатный природный русак, граф боярского рода. Ведь Апраксины в своё время породнились с царями, Марфа Матвеевна Апраксина вышла замуж за Фёдора Алексеевича, сводного брата будущего первого русского императора. Всё это Елизавета Петровна имела в виду, не забывала. Да и с наружностью графу повезло: дородный богатырь, гроза женского пола. Апраксины верно служили Петру Великому, самым известным из них был, несомненно, Фёдор Матвеевич — один из ближайших сподвижников императора, стоящий у истоков русского военно-морского флота. Глава Оружейного, Ямского, Адмиралтейского приказов и Монетного двора, заслуживший репутацию неподкупного. Пётр повелел выбить особую медаль с изображением на одной стороне портрета Фёдора Матвеевича и надписью: «Царского Величества адмирал Ф.М. Апраксин», а на другой — с изображением флота, выстроившегося в линию, с надписью: «Храня сие не спит; лучше смерть, а не неверность».

Но Степан Апраксин мало чем напоминал своего знаменитого родственника. Полководческого опыта у него не было: в военных кампаниях он участвовал, присутствовал, но ни в стратегии, ни в тактике не проявлялся. Зато умел дружить с полезными людьми — пожалуй, только ему удалось наладить тёплые отношения одновременно и с Шуваловыми, и с Бестужевым.

Сразу после заключения антипрусского союза императрица Елизавета Петровна производит его в фельдмаршалы и назначает главнокомандующим. И вот в мае 1757-го под барабанную дробь стотысячная армия во главе с Апраксиным выступает из Лифляндии в сторону Немана. Впрочем, стотысячной армия считалась лишь номинально. По разным оценкам, более-менее боеспособные войска насчитывали 65–70 тысяч солдат, включая нерегулярные части. Каждый переход сопровождался немалыми потерями. Огромный, дурно обустроенный обоз оказался петлёй на шее армии. По оценкам пруссаков и французов, наиболее обученными и боеспособными были гренадерские части. Конница оставляла желать лучшего. Казаки ещё не прошли армейских уроков, которые преподадут им Румянцев и Суворов. Вольным сынам Дона категорически не хватало дисциплины, это не раз оборачивалось катастрофами.

Интендантские службы проявляли, без преувеличений, преступную халатность, а профессионализм обнаруживали только в воровстве. Молодые честолюбивые офицеры неспроста открыто ненавидели интендантов.

Апраксин действовал не просто осторожно, но крайне медлительно — с барственной ленцой. Каждый шаг пытался выверять с Петербургом — с Бестужевым и другими. Такая нерешительность особенно вредна для армии. Неповоротливость Апраксина нередко сравнивали с манерами тюленя или старого борова — к таким сравнениям располагала внешность рослого, полного фельдмаршала. Упрекали его и в трусости, и в прямом предательстве, не столь уж редком в аристократической среде. Как-никак во времена Средневековья феодалы неплохо умели перепродавать вассальную верность, а память о тех временах в доме Апраксиных не выветрилась. Он медлил не только из природной вальяжности, но и затем, чтобы в случае смерти императрицы безболезненно переориентироваться на союз с Пруссией.

Проницательный князь Щербатов писал о фельдмаршале: «Пронырлив, роскошен, честолюбив, всегда имел великий стол, гардероб его из многих сот разных богатых кафтанов состоял; в походе все спокойствия, все удовольствия ему последовали. Палатки его величиною город составляли, обоз его более нежели 500 лошадей отягчал, и для его собственного употребления было с ним 50 заводных, богато убранных лошадей». Такой главнокомандующий подчас обременительнее открытого врага. Он и думать не желал, что государственная казна и так мелеет от военных затрат.