Под пулеметным огнем. Записки фронтового оператора - Роман Кармен Страница 11

Ходят слухи, будто каталонские анархисты собираются послать свои части на оборону Мадрида. Они грозят разгромить Франко под Мадридом и двинуться на Бургос.

Слишком много слухов. Они ползут по Мадриду, а правительство Кабальеро продолжает хранить молчание, ничего не опровергает и не принимает никаких мер к обороне города.

Мадрид переполнен шпионами. Генерал Мола объявил, что «национальные войска» идут на Мадрид четырьмя колоннами, а пятая выступит в самом городе. Так родился термин «пятая колонна» — синоним злобного контрреволюционного подполья, синоним удара в спину.

Ночами мы слушаем радио. Бургос, Саламанка, Рим, Берлин, Лондон. Тщательно разработана программа торжественного вступления фашистов в столицу. Тут и белый конь, на котором Мола въедет на площадь Пуэрта дель Соль, и расписание парадов, и зловещие разговоры о «чистке» города…

Чувство огромной ответственности за каждый кадр, снятый в эти неповторимые часы, дни. Недавно получена из Парижа большая партия пленки «супер X». Снимаю на окраинах, на фронте, артиллерийских позициях, на улицах Мадрида, на дорогах. Снимаю с утра до ночи.

* * *

Фронт все приближается. Фашисты наступают, охватывая город полукольцом. Главное направление их ударов — толедская дорога. Они уже захватили Сесенью, овладели важным узлом дорог в Брунете и Кихорне.

28 октября, на рассвете мы были свидетелями небывалого зрелища. Вечером накануне к нам в «Палас» приехала группа советских танкистов. Все в кожаных курточках, беретах. Наконец-то! Как ждали мы их, с какой тревогой следили за рискованным рейсом кораблей, идущих через моря, которые кишат фашистскими пиратами…

Вечером в «Паласе» один из наших танкистов весельчак латыш Арманд говорил мне:

— Запаси на завтра побольше пленки, будет что снимать…

Я увидел советские танки, когда они выходили из оливковой рощи на проселок. Они продвигались к исходным для атаки рубежам с открытыми люками, из которых выглядывали молодые ребята в кожаных курточках и черных беретах. Я вспомнил крестьянина с охотничьим ружьем на толедской дороге, его слезы. Стало светло на душе. Не соврал старику.

Танки, рокоча моторами, идут по дороге и обгоняют колонны солдат. Солдаты приветствуют танкистов неистовыми криками, восторгом, кидаются к ним и со слезами на глазах кричат: «Впива Руссия Советика!», «Вива Республика эспаньола!..» Танкисты улыбаются, машут руками.

Сегодняшний день должен принести решительный перелом. Каждый пехотинец тщательно проинструктирован. Пехота пойдет за танками при поддержке артиллерии. Главное — не отставать от танков, закреплять успех…

Оставляем машину в рощице вблизи артиллерийских позиций и вместе с Макасеевым идем дальше, туда, где залегла пехота Листера, готовая ринуться вперед.

Мы с Борисом решили сегодня не разлучаться, идти рядом, не отставать от пехоты.

— Как думаете, поднимутся ваши? — спрашиваю молодого командира.

— Должны подняться, — отвечает он, но в его голосе нотка сомнения. Бойцы не обстреляны, ни разу не были в бою. Правда, в их рядах обученные солдаты 5-го полка, но их мало, соотношение — один к десяти. Очень мало…

Позади раздаются первые залпы республиканской артиллерии. Над нашими головами с шипением проносятся снаряды. Вскоре услышали гул моторов — пошли танки. Отсюда, с правого фланга, их не видно. Один мелькнул на гребне холма и ушел вперед. Пехота не поднимается, потому что над залегшей цепью роем загудели пули: фашисты открыли беспорядочный ружейно-пулеметный огонь.

— Вперед! — кричит командир.

Несколько бойцов поднимаются, но, видя, что остальные прижались к земле, снова ложатся. Гул танков уже еле слышен, огонь противника слабеет, и, наконец, пехота начинает перебежками продвигаться вперед. Мы снимаем перебежки, но вот начинает нас обстреливать фашистская артиллерия. Теперь цепи прочно залегают, как вкопанные. Взбешенный командир, поднявшись во весь рост, размахивает револьвером, кричит, уговаривает, чуть не плача, проклинает — тщетно…

Несколько солдат, раненные осколками снарядов, орут благим матом, их выносят с поля боя. Каждого раненого сопровождают пять человек, несут кто его ружье, кто сумку. Солнце поднялось и начинает нещадно палить, командир охрип, устал, наступление сорвано. Но, может быть, это только здесь, на нашем участке, а другие части уже продвинулись далеко вперед? Мы идем по фронту, сгибаясь под тяжестью аппарата и большого запаса пленки. Часто ложимся на пыльную землю, чтобы переждать артиллерийские разрывы. Изнемогаем от жары. Гложет одна мысль: где наши танки, ведь для фашистов этот удар был полной неожиданностью. Как далеко они продвинулись?..

Над головой возникает ленивое монотонное жужжание — появились два «юнкерса».

— Авионес!.. — проносится по цепям. Крепчает огонь фашистской артиллерии. Где-то за соседними холмами слышны разрывы бомб. Это уже чересчур. Тут уже никакая сила не остановит солдат, устремившихся назад.

К концу дня начали возвращаться танки.

Первая в истории современных войн бутылка с бензином была брошена марокканцем в танк на улице деревни Сесенья, в это утро 28 октября.

Для фашистов все же полной неожиданностью было появление наших танков. Они явно растерялись и остановились, ожидая повторных ударов. Однако, оправившись от неожиданности, снова начали наступать.

Тяжелые бои идут под Навалькарнеро, в Торрехоне, на подступах к Леганес. Республиканская пехота с каждым часом становится все более стойкой в обороне. Даже массированные налеты вражеской авиации не производят того ошеломляющего впечатления на солдат, какое наблюдалось совсем недавно. Танки уже не совершают далеких рейдов, они дерутся бок о бок с пехотой в жестоких оборонительных боях. Они используются в сущности как самоходная легкая артиллерия прямой наводки, как оружие непосредственной поддержки пехоты, яростно дерущейся за каждую пядь земли на подступах к Мадриду. Если бы так же дрались раньше — под Талаверой, у Толедо!..

Потери огромны. Войска тают. Теперь уже по всему видно, что фашисты решили во что бы то ни стало в ближайшие дни ворваться в Мадрид.

Нас с Макасеевым вызвал к себе посол Розенберг. Правительство с минуты на минуту эвакуируется в Валенсию, посольство должно с правительством покинуть Мадрид.

— Вам обоим и корреспонденту ТАСС Марку Гельфанду нужно ехать в Валенсию, — сказал Розенберг. Это звучало как приказ.

А кто же будет снимать в Мадриде? В эти дни обоим советским операторам покинуть Мадрид было бы непростительной ошибкой! Спорить, доказывать не имело смысла. Я почувствовал в голосе посла нотки сомнения: «Мой долг сказать вам… решайте». Посовещавшись с Макасеелым, мы решили разделиться. Борис возьмет на себя съемки в Валенсии, я остаюсь в Мадриде.

* * *

Утром 6 ноября снимал в Карабанчель Бахо бой на баррикадах. Это мадридское Дорогомилово — рабочий пригород за рекой. Несколько дней тому назад снимал мадридцев, строивших в Карабанчеле баррикады, — сегодня уже из этих амбразур бьют пулеметы по наступающей фашистской пехоте, кругом рвутся снаряды, санитары ползком выносят раненых. Здесь, очевидно, главное направление удара фашистов. И этой-то горсточке бойцов народной милиции — я насчитал два десятка — предстоит отразить лобовой натиск армии Франко, рвущейся к центру Мадрида?