Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов Страница 11

Зачастую суды не успевали вершить судопроизводство — число готовых расследований и «признаний» росло не по дням, а по часам. Время заседаний судов сокращалось до нескольких минут. Так, суд над известным деятелем партии, членом Политбюро ЦК ВКП(б) Я. Э. Рудзутаком длился двадцать минут.

Из 139 членов ЦК и кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде партии, расстреляно 98–70 %. Из 1966 делегатов XVII съезда репрессировано 1108 человек.

Аресты совершались без санкции прокуроров: людей хватали на улице, на предприятиях, в домах и квартирах, в театрах, в поездах и санаториях. Спешно строились тюрьмы, лагеря, пересыльные пункты, создавались новые ГУЛАГи.

Особенно страшным по репрессиям стал 37-й год. Наряду с арестами колхозников, рабочих, сельской и городской интеллигенции репрессиям подверглась «верхушка» партийного и государственного аппарата: члены и кандидаты Политбюро ЦК ВКП(б), наркомы, директора крупнейших предприятий, депутаты Верховного Совета, члены ВЦИК, ответработники наркоматов, главков, банков, юстиции.

Люди видели беззащитность человека перед мощным напором НКВД, стремились «уйти в тень», опасались критиковать начальство. С тех пор, видимо, критика стала безымянной, беззубой. Граждане СССР боялись высказать вслух наболевшее.

По приказу Ежова был арестован нарком юстиции СССР Николай Васильевич Крыленко — первый советский главнокомандующий, сместивший в Могилеве по указанию В. И. Ленина главкома Духонина в ноябре 1917 года Н. В. Крыленко с середины двадцатых годов занимался становлением советской юстиции, судопроизводством, прокурорским надзором и т. д. Но в конце 20-х годов постепенно, шаг за шагом, ленинские установки на судопроизводство, независимость судей, презумпцию невиновности и юстицию в целом стали под воздействием новых взглядов утрачивать свое значение — они мешали рождающейся авторитарной власти. Не избежал ошибок в то время и Н. Крыленко, утверждавший, что требовать от судьи абсолютной объективности — чистейшая утопия, что прерогативы защиты могут быть сужены и т. д.

Арестом наркома юстиции Н. Крыленко утверждались извращенные взгляды на законность, права человека, ответственность судов и прокуратуры, автором которых стал А. Я. Вышинский, «теоретически доказавший новое положение»: в суде невозможно установить объективную истину. За «истину» принимались показания подсудимого. Более того, 14 сентября 1937 года закон легализует так называемое «Особое совещание», упростившее до предела судебный процесс, ликвидировавший право подсудимого на защиту. Особое совещание без суда и следствия решило судьбу сотен тысяч безвинных людей, преданных партии и народу…

Юстиция была разгромлена, и Сталин начал подумывать о репрессиях военных руководителей. До него давно доходили слухи о недовольстве военных слабой подготовкой страны к обороне, о недостаточной механизации Красной Армии, крупных просчетах наркомата обороны и лично наркома обороны К. Е. Ворошилова.

Ворошилов не имел достаточной подготовки в теоретическом плане из-за отсутствия должного образования, не обладал навыками в руководстве обороной страны, проведением наступательных и оборонительных операций. После написания Ворошиловым полной подхалимажа и переоценки личности генсека книги «Сталин и Красная Армия» вождь какое-то время по-дружески относился к первому маршалу (К. Е. Ворошилов и И. В. Сталин подружились во время работы IV съезда партии в Стокгольме, где жили в одной комнате), во многом доверял ему, понимая, что возможности Ворошилова по руководству Красной Армией весьма ограничены.

К. Ворошилов с предубеждением относился к командирам РККА — выходцам из старой русской армии, особенно к М. Н. Тухачевскому, стороннику быстрейшей механизации Красной Армии, гибкого управления войсками и т. д. Этим Тухачевский наводил на себя гнев К. Ворошилова и С. Буденного, приверженцев активного применения в войне кавалерии. «Умника» — так называл нарком обороны начальника штаба РККА М. Тухачевского. Сталин с подачи К. Ворошилова невзлюбил его. Подозрительность, зависть К. Ворошилова к молодому, талантливому начштаба РККА вынудили М. Тухачевского в 1928 году подать рапорт об освобождении от должности.

Существовали ли противоречия между руководством наркомата обороны во главе с Ворошиловым и военачальниками РККА? Да, существовали. Многие командиры и политработники армии, разумеется, видели некомпетентность и дилетантизм К. Ворошилова в стратегии и оперативном искусстве, в его взглядах на техническое перевооружение армии, в приверженности наркома и С. Буденного к кавалерии, в консерватизме организационных форм, оставшихся, по сути, с времен Гражданской войны.

Идеи и предложения Тухачевского о техническом перевооружении РККА встречали сопротивление и у других командиров.

— Война моторов, механизация, авиация придуманы военспецами, — утверждал приверженник конницы, сподвижник С. Буденного по 1-й Конармии комкор Е. Щаденко. — Пока главное — лошадка. Решающую роль в будущей войне будет играть конница.

Естественно, сторонники Тухачевского не молчали, используя трибуны военных конференций, служебных совещаний, разборов при подведении итогов маневров и учений.

Инакомыслие военачальников не нравилось Сталину, привыкшему к тому, что его высказывания были истиной в последней инстанции. Не раз Ворошилов информировал Сталина об «автономности» Тухачевского, его особом мнении, скрывая от вождя все положительное, что было отмечено в личном деле: «В высокой степени инициативен, способен к широкому творчеству и размаху. Упорен в достижении цели. Текущую работу связывает с интенсивным самообразованием и углублением научной эрудиции… Не любит угодничества и чинопочитания. В отношении красноармейцев и комсостава — прям, откровенен и доверчив… В партийно-этическом отношении безупречен. Способен вести крупную организационную работу на видных постах республики по военной линии».

У любого руководителя, как правило, находятся недоброжелатели и завистники. Были такие и у М. Тухачевского. Два сослуживца по старой армии неожиданно дали показания о том, что М. Тухачевский является чуть ли не руководителем их антисоветской деятельности. Протоколы допросов бывших офицеров почему-то оказались на столе Сталина, отославшего их Г. К. Орджоникидзе, не раз защищавшему хорошо известного ему по Гражданской войне и послевоенному периоду М. Тухачевского, с «философской» резолюцией: «Прошу ознакомиться. Поскольку это не исключено, то это возможно».

И на этот раз Серго встал на защиту М. Тухачевского, отвергнув злую клевету, не веря ни одному слову протоколов, ни тем более разговорам об «оппозиции» Тухачевского.

Но компромат на Михаила Николаевича продолжал расти. «Бдительные люди» отыскали в личном деле замнаркома давнюю информацию секретаря парткома Западного военного округа о якобы имевшем место неправильном отношении Тухачевского к коммунистам, о фактах… аморального поведения. К счастью, на обороте информации люди прочитали резолюцию М. В. Фрунзе: «Партия верила тов. Тухачевскому, верит и будет верить».

Ежов вовсю старался выслужиться перед Сталиным, показать работу руководимого им наркомата внутренних дел не на признании набивших оскомину представителей «левой» или «правой» оппозиции. Нужны были деятели покрупнее… Тогда-то и возникло «дело» бывшего начальника управления штаба РККА, исключенного из партии за связь с троцкистами, комбрига М. Медведева, тоже «неожиданно» давшего показания о том, что еще в 1931 году ему было известно о контрреволюционной троцкистской организации в центральных управлениях РККА.