Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера - Генрих Френкель Страница 11

3

«Молчание британского правительства было сокрушительным ударом для тех, от имени кого выступал пастор», – писал епископ Белл после войны. Имея связи в Женеве, они постепенно поняли, что все участники заговора должны рассчитывать только на себя. Они были оставлены в изоляции, наедине с собой и своей совестью. Также им предстояло самостоятельно разобраться с глубокими противоречиями во взглядах.

Письмо, подписанное «Джеймс», которое епископ Белл увез в Англию, было написано графом Гельмутом Джеймсом фон Мольтке его близкому другу Лайонелу Кёртису в Оксфорд. Мольтке мог бы по праву считаться самой видной фигурой немецкого Сопротивления, однако, несмотря на свое безусловное мужество, никогда ему не изменявшее, он до самого конца упорно отказывался принимать участие в любых актах насилия против Гитлера.

В письме Кёртису он точно описывает свое отношение к обстановке в Германии летом 1942 года:

«Я постараюсь передать тебе это письмо, в котором изложил состояние дел на нашей стороне. Все одновременно и хуже и лучше, чем может представить человек, не живущий в Германии. Наши дела ужасны, потому что тирания, террор, утрата жизненных ценностей достигли такого размаха, что еще совсем недавно я бы попросту не поверил, что такое возможно. Несколько по-настоящему благородных людей, которые пытаются остановить поток, оказались в полной изоляции, поскольку, работая в этих неестественных условиях, не могут доверять своим товарищам. К тому же они находятся в постоянной опасности из-за слепой ненависти угнетенных слоев населения, даже когда им удается спасти кого-то от самого худшего. Тысячи немцев, которые выживут, будут умственно мертвы и непригодны для нормальной работы…

Но вместе с тем наши дела лучше, чем ты можешь себе представить, причем во многих отношениях. Самое главное – это начавшееся духовное пробуждение, соединившееся с готовностью, наблюдаемой в обеих христианских конфессиях – протестантской и католической. Мы стараемся начать строительство на этом фундаменте, и я надеюсь, что по прошествии нескольких месяцев мир вокруг нас получит более весомое доказательство этого стремления. Многие сотни наших людей умрут, не дожив до светлого будущего, но сегодня они готовы к этому. Причем это относится и к молодому поколению. Сейчас пусть немногочисленная, но самая активная часть населения начинает понимать не только то, что ее повели не в ту сторону и что нас ждут тяжелые времена… Люди постепенно осознают, что их деяния греховны, и каждый несет личную ответственность за все происходящие жестокости как христианин. Ты знаешь, что с первых дней я был против нацизма. Но риск, которому мы подвергаемся, и готовность к самопожертвованию, которая необходима нам уже сейчас и понадобится завтра, требует большего, чем правильных этических принципов, особенно когда мы знаем, что успех нашей борьбы будет, возможно, означать наш полный крах как национального образования. Но мы готовы к этому.

Другое ценное качество, которое мы медленно, но верно приобретаем, заключается в следующем: большие опасности, с которыми мы сталкиваемся при освобождении от нацизма, заставляют нас мысленно представлять послевоенное устройство Европы. Мы можем надеяться подтолкнуть наш народ к свержению режима ужаса и террора, только если сумеем показать, что их ждет впереди, за страшным и безрадостным ближайшим будущим. И эта картина грядущего должна быть такой, чтобы лишенные иллюзий люди захотели к ней стремиться, работать ради нее, чтобы они снова обрели веру в жизнь. Должен сказать, что даже под тем чудовищным гнетом, под которым мы вынуждены работать, нам удалось достичь некоторых успехов, которые когда-нибудь станут очевидны. Вряд ли ты можешь себе представить, что значит работать группой, когда нельзя ни пользоваться телефоном, ни отправить по почте письмо, когда ты не можешь назвать имя своего ближайшего друга другим товарищам из опасения, что одного из них могут схватить и он под пытками назовет известные ему имена».

В июне 1942 года Гельмут фон Мольтке был молодым человеком тридцати пяти лет от роду. Его мать Дороти Роуз-Джеймс – англичанка африканского происхождения – до замужества приехала погостить в поместье семейства Мольтке в Крейсау, в Силезии. В возрасте восемнадцати лет она впервые увидела отца Гельмута и через неделю обручилась с ним. Родители были ревностными христианами, последователями учения «христианская наука», имели либеральные политические взгляды и очень любили своих восьмерых детей. Граф, однако, оказался человеком не слишком практичным, а потому в 1930 году двадцатитрехлетнему Гельмуту, изучавшему в это время право, пришлось взять на себя управление отцовским поместьем, которым завладели кредиторы. К 1935 году он ликвидировал семейные долги, а пока занимался поместьем, очень полюбил жизнь в деревне и стал просвещенным землевладельцем, почти социалистом. В 1931 году он женился на Фрейе Дейхман, с которой вместе учился. Благодаря матери он полюбил Англию и впитал дух английского либерализма. Крестными отцами обоих его сыновей, один из которых родился в 1937 году, а другой уже во время войны, стали англичане.

Мольтке обладал впечатляющей внешностью и интеллектом. Он был худощав, силен и очень высок – его рост был лишь немногим менее двух метров. Он очень редко употреблял спиртные напитки и никогда не курил. Простые домашние радости и жизнь в сельской местности привлекали его куда больше, чем лицемерный Берлин. Благодаря острому уму он отлично видел окружавшие его ненужные условности и ханжеское притворство, однако его фанатичная целеустремленность и всегдашняя сосредоточенность неизменно смягчались легким чувством юмора. Когда началась война на Востоке, он придумал воображаемого русского управляющего поместьем Крейсау, необычные взгляды которого иногда пересказывал, чтобы позабавить семейство.

Мольтке со временем отошел от «христианской науки», но сохранил преданность христианским принципам. Он был другом и католиков, и христиан, и иудеев. Пока мог, он практиковал в Берлине в качестве международного адвоката, специализировавшегося на помощи евреям и другим народам, преследуемым нацистами. Многим он помог уехать из Германии. Чтобы сохранить связи с Англией после прихода нацистов к власти, он подготовил свое принятие в адвокатское сословие в Англии и подружился с Лайонелом Кёртисом, который знал семью его матери в Южной Африке. Поэтому до 1939 года Мольтке часто бывал в Англии и прекрасно говорил по-английски. После начала войны он был прикомандирован к Верховному командованию вооруженных сил Германии в качестве советника по вопросам права и экономики. Здесь он познакомился с графом Петером Йорк фон Вартенбургом, еще одним молодым землевладельцем-идеалистом, который поначалу разделял убеждение Мольтке о том, что намного важнее подготовиться к духовному и физическому возрождению Германии после ее неминуемого поражения, чем участвовать в заговорах с целью ускорения падения Гитлера. Любые акции, направленные лично против Гитлера, они считали прерогативой военных или эсэсовцев. В общем, Мольтке стал, по словам Гизевиуса, «адвокатом бездействия».

Со временем Мольтке и Петер Йорк собрали вокруг себя группу единомышленников. Каждую неделю они проводили тайные встречи в Крейсау, причем одна из них произошла именно в тот день, когда Бонхёффер встречался с Беллом в Швеции. Более частые и менее организованные встречи проходили в небольшом городском доме Петера Йорка в предместье Берлина Лихтерфельде. Йорк никогда не забывал, что его прадед фельдмаршал Йорк фон Вартенбург был тем человеком, который в 1812 году начал войну за независимость против Наполеона, не подчинившись его власти и договорившись с русскими.