Август 1991. Где была армия? - Дмитрий Язов Страница 11

Снова меня пригласили снять отпечатки пальцев, сфотографироваться в зековском костюме. Я попытался объяснить, что в кашинской тюрьме уже фотографировали в профиль и анфас, но «специалисты» не церемонились: «Мы выполняем приказ, вот и весь сказ».

Вечером Андрей рассказал о себе, как попал в «Тишину». Родом он из Якутии, отец — кумык, мать — русская. Закончил геолого-разведочный институт в столице, поступил в заочную аспирантуру. Но на свою беду связался с кооперативом, которым «руководил» муж его двоюродной сестры. Этот деятель направил его в Якутию за золотым песком, где Андрея и повязали. А муж сестры изловчился и, получив свободный кредит, выехал в Израиль.

Верить Андрею? Или нет? Камера на восемь человек, но почему мы вдвоем? Почему «золотоискателю» подобная привилегия? Нет, с ним надо держать ухо востро…

Через день мне вручили под расписку посылку от Эммы Евгеньевны. Спортивный костюм, рубашки, электрическая бритва. Но почему нет записки? Что случилось? Наверняка был обыск в доме, как она там одна?

Я рядил и гадал: где Эмма Евгеньевна? В Баковке или в нашей московской квартире на улице Косыгина? Никто мне на мои вопросы так и не ответил, ни Леканов, ни Соловьев. Правда, Леканов вручил мне от супруги две пачки сигарет «Мальборо», хотя, как я позже узнал, Эмма Евгеньевна передала мне целый блок.

Меня волновало также, когда состоится первая встреча с адвокатом. Я же не могу сам связаться с адвокатской конторой. Вскоре Соловьев назвал мне фамилию адвоката — Печенкин. Соловьев установил треногу для фотоаппарата и начал снимать мой офис-камеру, меняя ракурс. Тогда я еще не знал, допрос без адвоката не имеет юридической силы, что я имею право сколько угодно встречаться с защитником, в том числе и наедине. Все разговоры с защитником тайно подслушивались, правда, добытые подобным образом сведения доказательной силы не имели. Они могут быть использованы против обвиняемого в иных целях.

В камеру нам доставляли исключительно «демократическую» газету — «Известия». Официальное чтиво для зеков. «Вот почему, — подумал я, — у «Известий» всегда был большой тираж». Заливалось радостным щенячьим визгом и «Радио России»: «Наступил поворот во внешней политике. Наконец-то закончилась «холодная война». Полководцами мира отныне называли Горбачева, Яковлева и Шеварднадзе.

Целый день в камере горел дневной свет. Только ночью зажигалась красная лампа, словно кровью налитый глаз. Я пытался прикрыть это направленное свечение газетой, но тут же открывалась дверь. Каждый раз бдительный наблюдатель-майор срывал мое нехитрое «изобретение», дескать, не положено, я вас не вижу. Наверное, охранник полагал, что я повешусь на своем спортивном костюме… Я еще подумал: «В армии майоры командуют батальонами, в войну командовали полками, а здесь майор стоит возле «глазка» каждой камеры».

В эти же дни пришла весточка с Воробьевых гор. Горбачев даровал мою квартиру на улице Косыгина Шапошникову: «Язовскую жену куда-нибудь переселим, ты моим соседом будешь».

Неправедный суд творил Горби. Он хорошо знал, что, пока обвиняемый находится под следствием, жилье за ним сохраняется в течение всего времени, как за временно отсутствующим гражданином…

* * *

Я еще раз напомнил следователю об адвокате, а он, в свою очередь, начал расспрашивать меня о «ядерном чемоданчике», о РВСН, КВО и других видах Вооруженных сил, степени их участия в событиях 19–21 августа. Интересовался также, привлекались ли работники Министерства обороны для обсуждения вопроса о штурме Белого дома?

По нашему делу работало более 100 следователей, и, естественно, Прокуратура РФ располагала огромным набором фактов, достоверных и вымышленных. А главное, заканчивался срок нашего пребывания в качестве подозреваемых. Поэтому следствие во что бы то ни стало готовилось предъявить нам обвинение. Собранных доказательств по делу было недостаточно, но тем не менее 30 августа мне предъявили обвинительное заключение. Мой защитник при этой процедуре не присутствовал.

Леканов, безусловно, знал, что если мой защитник не может участвовать в деле по каким-либо причинам — болезнь, отпуск, командировка, — то предъявление обвинительного заключения должно быть отложено до явки адвоката. Только после 30 августа Леканов приехал в СИЗО вместе с адвокатами Н. В. Печенкиным и Л. С. Абельдяевым.

Следователь, хитрый «забойщик», начал разговор с того, что 30 августа, когда было предъявлено обвинение, не было защитника. «Сейчас же, в присутствии адвокатов, — объяснил Леканов, — мы будем вести разговор практически о том же, о чем договорились до 30 августа. Я хочу узнать: чувствовали вы себя ущемленным в своих правах?»

Я ответил, что не могу сказать, что меня ущемляли, хотя я и не имел возможности получить юридическую консультацию. Это не шуточное дело, когда тебе инкриминируют измену Родине. Разве из допроса следует, что я подорвал обороноспособность страны?

— Из нашего разговора, — подчеркнул Леканов, — вытекает, что вы и другие лица сговорились и, не соглашаясь с политикой Президента, решили его отстранить от власти. Вот в чем соль и ваша беда!

На это я ответил:

— В любом государстве народ представляет собой главную ценность. Народу принадлежит право выбирать, какой иметь общественный и государственный строй. На референдуме 17 марта народ проголосовал за Союз Советских Социалистических Республик, поэтому ново-огаревский договор— антиконституционный. Мы были вправе выступить против его подписания. Возможно, в способе сорвать подписание договора мы и ошибались. Но почему вы не поставите вопрос: не оскорбил ли Президент свой народ, заменив название СССР на СНГ? И для чего собирались подписывать договор по формуле «9+1»? Неужто запамятовали, что в Союзе 15 республик, почему другие республики не приняли в расчет?

— Вы не знаете свой народ. Вы даже не заметили, что оскорбили его воззванием ГКЧП. Мне кажется, вы сами почувствовали отрицательную реакцию народа на ваши действия.

— На стороне порушителей Конституции выступила жалкая кучка, несколько десятков тысяч человек из девяти миллионов москвичей. А потом, Москва — не весь

Союз. Учтите, народы Союза проголосовали за сохранение государства.

Наконец адвокаты стали задавать и мне вопросы. Первым спросил Печенкин:

— Вам вменяется в вину, что вы участвовали в устранении от власти руководства РСФСР.

— Ничего подобного не было. Силаев, Руцкой, Хасбулатов были у Янаева, Лукьянова, никто их не задерживал. Янаев и Крючков разговаривали с Ельциным, тот их спрашивал о штурме Белого дома.

Нас прервал Леканов:

— Ну уж если так, то давайте поговорим о плане, который разрабатывался в Министерстве обороны по захвату руководства РФ и штурму Дома правительства.

Я ответил:

— Весь этот «свист», извините за такое выражение, необходим был Ельцину для поднятия своего престижа. Без штурма нет и героев. Ростропович не напрасно там околачивался, играя роль подушки для спящего защитника. Свою лучшую роль в политическом спектакле сыграл и Шеварднадзе. Он жаждал получить свой надел — Грузию.