Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень Страница 12

— Но не успел я возликовать, что меня приняли в рыцарство, — продолжал Робер, — как еще большая радость свалилась на мою голову. Тамплиеры окружили меня со всех сторон, и я был объявлен новициатом ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова. Вы понимаете, меня приняли в тамплиеры, а Жана — нет. Правда, мой отец объяснил ему, что он остался единственным сеньором Жизора и не может, как я, идти в крестовый поход.

— Должно быть, после этого сеньор де Жизор возненавидел эн Робера, — сказал Амбруаз.

— Вероятно, — кивнул Робер. — Однако вскоре он тоже стал тамплиером. Причем сразу двух орденов.

— Как это? — удивился Ричард.

— Я же говорил, что тогда орденов было несколько, и каждый оспаривал свое право считаться истинным. Тех тамплиеров, к которым был причислен я, возглавлял великий магистр Бернар де Трамбле. А покуда я принимал участие в крестовом походе, в Жизор по очереди явились другие великие магистры и тоже приняли Жана в тамплиеры. Первый именовал себя Андре де Монбаром, одним из самых первых храмовников. Может быть, это и впрямь был он, а может быть — самозванец. Бог его знает. Второй был Бертран де Бланшфор, унаследовавший титул великого магистра от Черной Черепахи. Так Жизор стал комтурией [31]одновременно двух тамплиерских орденов.

— Прыткая свинья из двух корыт жрет, — ввернул Ричард аквитанскую пословицу.

— Вот когда Жан действительно возненавидел меня, так это после моего возвращения домой, — сказал старый тамплиер и вдруг расплылся в улыбке, — Десять лет я скитался по свету, участвовал в разных стычках и битвах, дослужился до звания шевалье ордена, был ранен во время взятия Аскалона, который много раз то захватывался сарацинами, то вновь переходил в руки христиан. За отличия я был удостоен особой награды — мне вручили перстень царя Соломона, найденный в одном из кладов под Тамплем. Однако я отказался, оставив перстень в общей тамплиерской сокровищнице. После смерти славного магистра Бернара де Трамбле орден возглавил тот самый Андре де Монбар, который, возможно, и был самозванцем. А когда умер этот, на его место выбрали Бертрана де Бланшфора. Только теперь я догадываюсь, что все здесь происходило не без лукавого ока Жана де Жизора. А тогда мне просто не нравилось происходящее. Я по-прежнему служил верой и правдой, старался не думать о плохом, но такого воодушевления, как при Бернаре де Трамбле, уже не осталось. Наконец я отпросился на побывку.

Мечтательная улыбка вновь расплылась на лице Робера. В глазах заблестели искорки слез.

— Приятное воспоминание? — спросил Амбруаз.

— Еще бы! — живо откликнулся Робер. — Усталость, накопившаяся во мне за многие годы, вмиг развеялась, как только я ступил с палубы корабля на землю Прованса. Чем ближе я подъезжал в окружении оруженосцев и слуг к Иль-де-Франсу, тем полнее охватывал меня восторг. Все казалось щемяще милым: дороги, реки, деревья, люди, города, замки, облака, коровы, овцы, плетни и колодцы, голубой свод нашего теплого французского неба. А когда в отдалении замаячил Шомон, я уже не мог сдержать слез. Много довелось повидать мне самых разных крепостей и замков, таких огромных и великолепных, неприступных и богато изукрашенных, что иной житель Франции и представить себе не может. Видывал я и Штауфен, и высокий Регенсбург, и венгерский Эстергом, и всевозможные восточные замки в Малой Азии, и замок Давида в Иерусалиме, и Алейк в Ливане, и много-много других. Шомонский замок никак не может соперничать с ними. Маленький, тесный. Стены не шибко крепкие. Четыре приземистые башни, между которых еле втискивается донжон [32]. Всего один внутренний двор. Но дороже этого строения нет в моей жизни! Помню, как бешено я проскакал по мосту через ров, расплющив дурную курицу, что бросилась прямо под копыта моего коня. Ворвался в ворота, остановил своего резвого арабского скакуна и дурковато проорал во всю глотку: «Босеан!» Тотчас из сада выбежал отец, я кинулся в его объятья. А потом по его зову навстречу мне вышла девушка такой несравненной красоты, что я мгновенно влюбился в нее. Да разве и мог я не влюбиться в Ригильду, подвернувшуюся в столь радостный миг! Это была та самая Ригильда де Сен-Клер, которая, оставшись без родителей, поселилась у нас вместе со своей нянькой Алуэттой. Когда я уходил в крестовый поход, ей было всего три годика. Теперь это была дивная, только что расцветшая девушка. И она тоже влюбилась в меня с первого взгляда. А когда долгими вечерами в присутствии множества слушателей я рассказывал бесчисленные истории о своих приключениях, она влюбилась в меня еще крепче. И я сильнее полюбил ее, видя несравненный блеск ее глаз, когда она слушала меня.

— И она стала вашей женой, эн Робер? — спросил Герольд де Камбрэ с теплым чувством в голосе.

— Да, — счастливо кивнул тамплиер. — Великий магистр Андре де Монбар отменил обет безбрачия, введенный некогда Бернаром Клервоским в устав ордена тамплиеров. Я горячо молил Бога о спасении его души, благодаря ему я мог жениться на Ригильде. Мы объяснились и поклялись друг другу в любви до гроба. Правда, ей еще не исполнилось четырнадцати лет, и пришлось ждать девять месяцев, прежде чем помолвка обернулась свадьбой. Теперь я больше не мечтал о далеких странствиях и битвах, в будущем рассчитывал получить титул комтура и основать в Шомоне свою комтурию. Всю зиму, готовясь к свадьбе, Ригильда своими ручками вышивала подвенечный наряд, и он получился, судари, такой красивый, какого никто не мог припомнить ни на одной свадьбе. И вот, представьте себе, дорогие мои друзья, утро перед венчаньем, наступает пора обряжать невесту, глядь — а великолепное платье надвое разорвано, будто разрублено мечом! Ригильда безутешно рыдает, все недоумевают, кто это мог вытворить и зачем. Что делать? Переносить свадьбу? Тоже не годится. К счастью, у Ригильды было на всякий случай заготовлено другое платье, похуже, но ничего не поделаешь, пришлось невесте моей выглядеть скромнее, нежели ожидалось.

— Кто же порвал наряд? Де Жизор? — спросил Ричард.

— Вот слушайте дальше, эн Ришар. Как только Жан появился в Шомоне, моя Ригильда, завидев его, так прямо и сказала: «Это он сотворил! Он уничтожил мое платье!» Причем Жан это слышит. Я пытаюсь ее образумить: «Как он мог это сделать, если он только что приехал из своего Жизора и ни разу в Шомоне за последние два месяца не объявлялся?» Она извинилась перед ним, но потом, после свадьбы, опять за свое: «Робер, не знаю как, но это Жан порвал мое платье. У него глаз адский. Он и издалека мог это вытворить. Недаром его дед и бабка были связаны с нечистой силой!» Постепенно меня эта мысль тоже стала допекать. Я вспомнил, как Жан рассказывал, что внушил Глостеру упасть с коня, вспомнил про глаз Меровея. А тут еще выяснилось, что до моего возвращения он во всю прыть ухлестывал за Ригильдой, но был ей так отвратителен, что она в конце концов не выдержала и прямо так в открытую и объявила ему: «Вы мне противны, я вас терпеть не могу, и не суйтесь!»

— Молодчина! — похвалил супругу Робера король Англии.