Поместье Даунтон. Начало - Маргарет Йорк Страница 12

– Потерпим, дорогая, – со слезами на глазах обратилась Марта к дочери. Коре было все равно, она согласилась потерпеть, опасаясь только одного – чтобы корабль не пошел ко дну под грузом их багажа. Но оказалось, предусмотрительная Марта отправила багаж давным-давно.

– Я не намеревалась вечно развлекать эту скучную лондонскую публику!

Конечно, главной причиной было неприятие лондонской публикой самой миссис Левинсон, но догадываться об этом не стоило. И снова Коре было все равно, она вдруг осознала, что очень соскучилась по Нью-Йорку, дому на Пятой авеню, по Ньюпорту, лошадям, даже вредному братцу, с которым вечно спорила. И по стряпне их кухарки чернокожей Нэнси соскучилась. Никто не умеет так вкусно готовить, как Нэнси, обученная лучшими французскими поварами. До зуда в ладонях захотелось взять в руки ракетку и сыграть в теннис с Хьюго Невилом, молодым, влюбленным в нее напарником отца.

Да что там, просто хотелось домой!

Теперь замечание Роберта Кроули, ставшего графом Грэнтэмом, и ее обида казались мелкими и недостойными даже упоминания. Конечно, ему стоило следить за своими словами, но ей не следовало обращать на этого сноба внимания.

Лондон не принял их, и они не приняли Лондон.

В тот день, когда состоялось погребение лорда Александра Кроули, шестого графа Грэнтэма, миссис Марта Левинсон и ее дочь мисс Кора Левинсон поднялись на палубу «Сити оф Берлин», чтобы пересечь Атлантику по пути домой в Нью-Йорк.

«Что ж, каждому свое», – вздохнула Кора Левинсон, глядя на тающие в тумане берега Англии, хотя что-то подсказывало ей, что она еще вернется, и не просто вернется, но станет своей в этом мире сдержанных снобов и тотальных правил приличия.

После похорон прошло достаточно времени, те, кто приезжал, чтобы отдать последние почести лорду Кроули, отбыли в Лондон или в свои поместья, жизнь потихоньку возвращалась в привычное русло. В Даунтоне осталась только леди Розамунд, старшая дочь леди Вайолет. Она срочно вернулась из Европы и обещала пожить рядом с матерью пару месяцев. Роберт был рад, что сестра взяла на себя заботу о леди Вайолет потому, что не знал, как утешать мать, вернее, не знал, как это делать, не выдав страшной тайны.

Такой потерянной леди Вайолет не видели никогда. Она двигалась, что-то говорила, даже изображала на лице улыбку, но улыбка получалась вымученной, и все понимали, что рядом присутствует только тень графини Грэнтэм, но не она сама. Это было настолько необычно, что окружающие поневоле притихли.

В Англии несколько стадий траура, во всяком случае, для вдов и близких усопшего. Самый строгий – глубокий, который длился год и месяц. Во время него не позволительно никаких других цветов в одежде, кроме тусклого черного и скромного белого в виде воротников, манжет и чепца. О развлечениях или визитах неприлично даже думать.

Викторианская мораль на несколько лет прочно привязывала вдову к умершему мужу, после тринадцати месяцев глубокого траура следовали еще три раза по полгода, когда строгие требования к одежде постепенно смягчались и в нее добавлялись некоторые цвета.

Пример прекрасному полу подавала королева, проведшая в глубоком трауре все годы после смерти обожаемого супруга.

Послушные требованиям викторианской морали дамы носили траур не только в случае вдовства, но и после смерти родственников, друзей и даже членов королевской семьи. Конечно, он не был столь долгим и строгим, но иностранцы невольно отмечали слишком много тусклых и даже мрачных нарядов в лондонском высшем обществе. И все же даме лучше носить тусклое платье, чем привлечь осуждающие взгляды. Что может быть хуже таких взглядов? Только шепот за твоей спиной…

Леди Вайолет явно намеревалась почтить память супруга строгим трауром. В черный креп оказался затянут словно сам Даунтон.

Переживали слуги, ведь к лорду Кроули относились хорошо, он был добрым и нескупым хозяином, пусть и не знавшим слуг поименно, но никогда не унижавшим их. Никто не сомневался, что молодой Кроули будет не хуже, однако назревали большие перемены. Из-за долгого траура леди Вайолет наверняка предпочтет жить в поместье, не тратя средств на содержание огромного лондонского дома. Это означало сокращение персонала. Да и в самом Даунтоне в ближайшие годы, если не будет приемов и гостей, не нужно так много лакеев и горничных.

Даунтон давал работу не только тем, кто убирал, чистил, мыл, подметал или выгуливал лошадей, но и тем, кто поставлял в его кухню продукты, привозил почту, косил сено для лошадей, выращивал овощи и выполнял еще массу необходимых дел. В лучшие годы в поместье трудилось до двух десятков горничных, полутора десятков лакеев, множество садовников и конюхов, не считая наемной на время праздников прислуги. Теперь такого не было, но все же…

Кроули считали своей обязанностью обеспечивать работой округу, потому не скупились ни на наем слуг, ни на оплату их труда. Как будет теперь? Кто-то получит расчет, некоторые уволятся сами, новых слуг просто не станут нанимать даже на время.

Разговоры об этом велись в кухне каждый день.

Камердинер покойного графа Чарли Адамс решил уйти на пенсию, все же ему немало лет и есть кое-какие накопления. В ближайший день разговор зашел именно об этом.

– Мистер Адамс, а где вы будете жить? – поинтересовалась младшая горничная Мэри, деревенская простушка, первый год служившая в Даунтоне, которую даже в Лондон не взяли из-за явного неумения держать язык за зубами, а любопытный нос подальше от того, что ее не касалось.

Бывший камердинер только пожал плечами:

– У меня есть домик в графстве Суррей. Достался от тетки, пока он в аренде, но договор скоро заканчивается.

Мэри не такая уж простушка, глаза заблестели неподдельным интересом.

На нее покосилась экономка мисс Эрлин, страшно не любившая болтливых слуг. Такие обычно плохо работают. Конечно, у девчонки все горит в руках, она сообразительна и ловка, но слишком вертлява и болтлива.

– Мэри, если тебе нечем заняться, кроме болтовни, помоги мне разобрать гардероб ее милости в шкафах на верхнем этаже. Леди Розамунд привезла всего одно траурное платье, которое нужно почистить. На это время ей потребуется замена.

– Бедная леди Розамунд, она так не любит черный цвет, – заметила девушка, припустив за экономкой. Ей любопытно сунуть нос в шкаф с нарядами хозяйки.

– Мэри! Разве есть те, кто любит траур?

– Но леди Розамунд совсем не идет черный, у нее иной цвет кожи, чем у леди Вайолет.

– Белый воротник способен поправить дело.

– Да, белые воротники у многих леди куда больше, чем следовало бы при трауре, – хихикнула Мэри.

Мисс Эрлин оглянулась на младшую горничную, словно предупреждая, чтобы та говорила потише, но Мэри не заметила, она смотрела под ноги – лестница на верхний этаж, где стояли шкафы с неиспользуемой одеждой, крута.

Ох, эти молоденькие горничные! Когда в дом нанимали саму Дженни Эрлин, первое, чему постаралась научить ее тогдашняя экономка мисс Блумер – умению держать язык за зубами. Слуги должны быть невидимы и неслышимы для хозяев, глухи и слепы в их присутствии во всем, что не касается выполнения непосредственных обязанностей, и молчаливы с другими слугами. Не соблюдай эти правила Дженни, она ни за что не стала бы мисс Эрлин. Не умеющие держать языки за зубами, а свое мнение при себе так и остаются младшими горничными и вторыми лакеями, у них нет шансов подняться до дворецкого или экономки, болтунов не допустят до должности личной горничной или камердинера. Одна из главных обязанностей близких к хозяевам слуг – способность хранить их тайны.