Я, Роми Шнайдер. Дневник - Роми Шнайдер Страница 12

20 сентября 1953 года

Гёц Георге тоже играет. Он сын Хайнриха Георге. Хайнрих Георге был очень знаменитый. После войны его посадили в тюрьму, и он там умер. Мне бы хотелось посмотреть какой-нибудь фильм с ним, теперь, когда я знаю Гёца.

Вчера я услышала, что премьера будет в «Универсуме», в Штутгарте. Это самый большой кинотеатр. В самом большом кино!

Мы все тоже там будем, на премьере. Но сначала надо закончить фильм. Потом сделают копии, мне рассказал наш оператор Шульц. Это тоже займёт какое-то время. Вечно надо чего-то ждать!

24 сентября 1953 года

Я порхаю как облако в своём наряде. Как агнец божий, сказала бы я. Есть такой старый шлягер, тридцатилетней давности: «Аромат, который сопровождает красавицу...»

Вчера мне исполнилось пятнадцать лет, я вдвое моложе того шлягера. И к этому дню я получила в подарок громадный флакон духов «Шанель № 5», Париж. Париж — моя мечта...

Вчера мы все вместе чудесно отпраздновали. Это был мой самый прекрасный день рождения. Может, были и другие, тоже прекрасные, но я этого просто не помню: была слишком маленькая.

Теперь и мой дневник тоже пахнет. Я эту страницу надушила. Надеюсь, аромат выветрится не так уж быстро.

15 октября 1953 года

Уж так мне лень писать! Точно по пословице: никогда не откладывай на завтра то, что ты можешь сделать послезавтра. Вот послезавтра непременно напишу.

9 ноября 1953 года

Наконец-то. Упала последняя хлопушка, как говорят на киношном жаргоне. Это слово не имеет ничего общего с «большой хлопушкой», как иногда бранится старый берлинец господин Деппе, если слышит, как кто-то выражается слишком высокопарно. Тут совсем другое: хлопушка — это просто две дощечки, и на них мелом написан номер кадра. Эту хлопушку тоже снимают, перед каждым эпизодом. Чтобы потом монтажёр при склейке фильма знал, какой кусочек плёнки к чему относится.

Итак, мой первый фильм готов. Вдруг он останется единственным? Что касается меня, то я бы так и продолжала. Обстановка здесь мне нравится.

Вот, к примеру: я сижу в моей гримёрке, и всюду струится чудесный аромат. На кушетке у стены, позади меня, лежит вечернее платье — в нём я должна быть в главной сцене с Вилли Фричем. Оно из белого тюля; впрочем, кажется, я его уже однажды описывала.

Оно и правда очень красивое, спокойно можно написать про него два раза. Его изготовили специально для меня. Мама сказала, что мне, может быть, разрешат его забрать. Но, конечно, не сейчас.

Все люди здесь ужасно милы и приветливы ко мне. Я на самом деле хотела бы ещё раз с ними поработать. Осветители, операторы, гримёры, костюмёры — почти все в деле уже годы. Они всё знают, они принадлежат этому делу. Вот если бы когда-нибудь так можно было сказать и обо мне!

10 ноября 1953 года

Завтра мы едем в Штутгарт. Я ещё никогда там не была. Слышала, публика там особенно приветливая, но я думаю, прокатчики говорят так о каждом городе, чтобы придать актёрам смелости перед премьерой. Вечернее платье я беру с собой. Мне разрешили оставить его себе и после премьеры. Уж скорее бы всё это кончилось.

Сценическая лихорадка — это что-то ужасное. Но мне предстоит, кстати, кое-что и кроме сцены. Перед фильмом будет пресс-конференция. Те журналисты, с кем я уже познакомилась, были очень славные. Но что ждёт меня теперь?

Ну, уж совсем плохо быть не может, потому что странным образом пресс-конференция пройдёт до того, как пресса увидит фильм. Значит, поводы для придирок появятся только потом. Хорошо, что мама здесь, со мной.

11 ноября 1953 года

Всё уже позади! Я жива и даже чувствую себя ничего.

Мы остановились в отеле Государственной железной дороги. Он прямо в здании Штутгартского вокзала, шикарно обставлен. Вообще приятно жить в отеле.

Пресс-конференцию я себе, собственно, представляла совсем иначе. Нина, Гёц и я сидели у стола и отвечали на вопросы. Вопросы были в основном одни и те же. Я вскоре уже могла выпаливать свои реплики наизусть.

Но всё равно волновалась.

Я выпила так много яблочного и апельсинового сока, кофе и газировки, что потом мне было очень не по себе. Господин Торклер очень заботливо за мной ухаживал. Поэтому я чувствовала себя не слишком неуместно среди этих журналистов.

А потом наступило самое волнующее событие этого необыкновенного дня: раздача автографов!

Я уже раньше давала автографы. Но тут творилось такое, что превзошло все ожидания, даже самые дерзкие. Если бы я знала, что мне предстоит, то перепроверила бы дома ещё раз, как моё имя выглядит лучше всего. Роми Шнайдер — с этакой закорючкой, или просто так: Роми Шнайдер. До сих пор я всегда если подписывала какое-нибудь письмо или, тем более, официальную бумагу, то ставила — Роземари Альбах. И вдруг — Роми Шнайдер.

Хорошо ещё, что дома я пару часов поупражнялась в скорописи. Причём писала только своё имя, так что мама как-то странно на меня посмотрела, когда внезапно вошла в комнату и застигла меня за этим тупым занятием. Но чего не сделаешь, чтобы прославиться!

Когда поток охотников за автографами иссяк, настало время выходить на сцену. Ах да, я же забыла самое главное!

В финале фильма Вилли Фрич в роли Билла Пэрри должен на взлётной полосе сунуть мне в руку настоящий каштан. И точно такой же каштан, только из чистого золота, подарил мне к премьере господин Ульрих, продюсер. Получился ещё один талисман. Поэтому я взяла оба, когда вышла на сцену «Универсума».

Это было потрясающее чувство. Весь кинозал был заполнен, весь, до единого места. Тысяча людей, две тысячи — не знаю, сколько. Я смотрела на них и пыталась найти, за кого мне зацепиться взглядом. И никого не находила. И вдруг увидела прямо в первом ряду молодого человека. Он так приветливо мне улыбался, что я сразу осмелела.

И тогда я прочитала свой стишок, который приготовила мне мама. И все аплодировали. Все ликовали. Снова и снова, когда я уходила за сцену, кто-то с восхищением пожимал мне руку. А всего меня вызывали 64 раза.

Сама-то я не считала. Я просто без конца выходила на аплодисменты и делала свой книксен. Я была счастлива до потери сознания — так счастлива! Ещё чуть-чуть, и я бы заплакала от счастья.

Теперь начинается жизнь всерьёз. Может быть, я получу ещё один фильм. А иначе зачем бы публика так хлопала?

15 февраля 1954 года

Премьерное турне получилось напряжённым. В Мюнхене тоже было столпотворение. Наконец мы полетели в Берлин. Там дали залп из всех пушек сразу: фильм вышел одновременно в нескольких десятках кинотеатров. Мы устроили презентацию в громадном «Мерседес-Паласе»: Пауль Клингер, Вилли Фрич, мама и я. Потом уехали в Кёльн.

20 февраля 1954 года