Радигост и Сварог. Славянские боги - Михаил Серяков Страница 12

Но сеешь ли ты, или жнешь, или пашешь —

Голым работай всегда!

Только так приведешь к окончанью

Вовремя всякое дело Деметры. И вовремя будет

Все у тебя возрастать. Недостатка ни в чем не узнаешь

И по чужим безуспешно домам побираться не будешь.

(Гесиод. Полное собрание текстов, М., 2001, с. 63).

Странный совет всегда работать на земле голым становится понятным, если учесть, что пахарь в этот момент уподоблялся Урану, божественному супругу Земли, которая рожает, лишь зачав от бога неба.

Аналогичный обычай ритуальной наготы при посеве на Руси фиксировался этнографами вплоть до XX века: «Обычай обнажения при посеве, отмеченный в XIX в., сохранялся местами до начала XX в. А. Д. Зернов упоминает о том, что в Московской губ. «сеяли лен без порток или вовсе голыми». В Олонецкой губ. женщины, уходя сеять лен, надевали новую льняную рубаху, но при севе снимали ее (а мужчины порты), «чтобы лен вышел хорошим». (…) Обнажение было принято при посадке огородных культур. В Сибири сеяли репу нагишом; посадив капусту, женщины и девушки обегали участок без юбок или совсем обнаженные, с распущенными волосами. Обнаженное человеческое тело в соприкосновении с почвой имело, видимо, продуцирующее значение, а также было апотропейным средством (как видно из календарных обрядов и обряда с новорожденными)» (Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX — начала XX в., М., 1984, c. 116). Стоит отметить, что крестьяне в XIX в. уже смутно представляли смысл этого древнего обычая, сообщая исследователям, что так они обманывают лен, который, увидя их голыми, примет их за бедных и сжалится над ними. Весьма часто для увеличения урожая льна по полю катали священника: «В д. Нежино Московской области женщины катали по озими или льну священника или дьякона, чтобы посев был тучен и спор, а в некоторых селах Рязанской губернии, чтобы уродился хороший лен, при этом приговаривали: «Каков попок, таков и ленок»… В приведенных примерах женщины катались не сами, а валили на землю священника или дьякона во всем облачении, что, видимо, придавало обряду в их глазах большую силу…» (Соколова В. К. Весенне-летние обряды русских, украинцев и белорусов XIX — начало XX века, М., 1979, с. 151). Очевидно, что в данном случае христианский священнослужитель, вынужденный терпеть подобные манипуляции со стороны своей паствы, заменил собой языческого волхва. До крещения Руси последний во время посева явно символизировал собой Сварога и для хорошего урожая вступал в брак с землей, чем и объясняется запрет «для мужей и отроков» лежать на земле ниц в средневековом духовнике: «Грех есть легше чреви на земли, опитемии 12 дней, поклон 60 на день». Подобные действия даже православным духовенством приравнивались к словесному или физическому оскорблению родителей: «Аще отцу или матери лаял, или бил, или, на земле лежа ниц, как на жене играл, 15 дни (епитимия)» (Комарович В. Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI–XIII вв. // ТОДРЛ, т. 16, 1960, с. 99). Следует также подчеркнуть, что еще в христианские времена лен находился в тесной связи с культом Кузьмы-Демьяна: «Покровительство Космы и Дамиана распространялось и на выращивание льна. В Ярославской губернии вплоть до 30-х гг. XX в. весной перед посевом льна устраивали службу святым» (Макашина Т. С. Святые Косма и Дамиан в русском фольклоре // Живая старина, 1994, № 3, с. 21). Возможно, именно этим обстоятельством и объясняется большое число связанных с выращиванием льна приемов репродуцирующей магии. Тем не менее, данная магия широко применялась и к другим видам земледелия. Достаточно вспомнить в этой связи и фиксировавшийся на Руси еще в XIX в. этнографами обычай ритуального совокупления на вспаханном поле и сделанное Д. К. Зелениным следующее замечание: «К этому циклу близок обряд закапывания мужского полового органа в землю с целью оплодотворить ее» (Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография, М., 1991, с. 399). Символизм этот, как в свое время отмечал А. А. Потебня, переходил и на плуг: «В славянской поэзии земля, роля — символ женщины, орать землю — символ любви и брака. Отсюда плуг — символ оплодотворяющего начала» (Потебня А. А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. 1. Рождественские обряды // ЧОИДР, 1865, кн. 2, апрель — июнь, с. 14–15). Об этом же свидетельствует и русская поговорка, указывающая на параллелизм пахоты и акта зачатия: «Дураков не орут, не сеют, а сами родятся». Эти общие соображения подтверждаются белорусской традицией, где после первой брачной ночи показывали гостям рубашку молодой и, если невеста была девушкой, пели следующую песню:

Казали нам Семенька гультай, —

Золотую сошеньку направляу,

Черную облогу раздирау.

(Шейн П. В. Белорусские народные песни, СПб., 1874, с. 310)

Наконец, нелишним будет вспомнить, что и само слово «семя» в русском языке одновременно обозначает и зерно для посева, и мужское семя.

Непосредственно был связан с пахотой и языческий бог-кузнец. О том, что у славян в языческую эпоху некогда существовало представление о боге, занимающемся пахотой, свидетельствует достаточно позднее описание одного идола, предположительно названного автором сообщения Перуном: «В Моравии близ Брюнна, есть Шпильберг, игорная горка, где стоял Перунов храм между двумя священными дубами: истукан его держал в правой руке красный сошник, а в левой копье с белым знаменем» (Снегирев И. Русские простонародные праздники и суеверные обряды, вып. 3, М., 1838, с. 20). У западных славян древнее представление о боге-пахаре с принятием христианства было перенесено на главного персонажа новой религии. Так, в польских колядках достаточно часто встречается следующая устойчивая формула: «В поле (во дворе, на горе) пашет золотой плуг, за ним ходит сам пан Езус, святые помогают, а Божья Матерь носит работающим обед и просит Бога послать богатый урожай хозяину этого поля» (Виноградова Л. Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян, М., 1982, с. 95). Аналогичный сюжет, когда «Христа-пахаря сопровождают апостол Петр и Кузьма-Демьян», был известен и на Руси (Коринфский А. А. Народная Русь, М., 1901, с. 459), причем показательно, что даже когда архетип пахаря перешел на верховного бога новой религии, его спутником оказывается замаскированный под христианского святого бывший языческий бог-пахарь.

Записанные на Украине в начале XX века различные предания однозначно называют Кузьму-Демьяна не только первым кузнецом, но и первым пахарем на свете: «Гадають, що Кузьма й Демьян були пахарі «адамовські». Раніш додержувались такого звичаю, щоб до К.-Д. покінчить всі роботи в полі та городі»; «Я чув із старих людей, що Кузьма-Демьян, це перші на землі були орачі, — ще ніде ніхто не орнув i пальцем на землі, як вони проорали першу борозну на землі без коний i без волів, — перші хлібороби. А тому іх назвали святыми»;

«Про Кузьму й Демьяна в нас ходять оповідання, що К. i Д. перві на землі винайшли як орать»; «Тоді ще ніде не було плугів; вони перші його видумали»; «То ім так бог дав — кувати плуга та ярма» (Петров В. Кузьма-Демьян в украінськом фольклорі // Етнографічний вісник, кн. 9, 1930, с. 231). Под стать исполинской силе бога-кузнеца был и изготовленный им первый плуг. По одной легенде, скованный им плуг могли свезти только двадцать четыре пары коней, а по другому варианту легенды, ковали они его сорок лет: «Кузьма та Демян іх було два багатирі ковалі й кували плуга 40 год, тоді кліщі гріли двацять суток…» (там же, с. 202). В тех районах Белоруссии, где бывший языческий бог устойчиво воспринимался как два христианских святых, между ними возникло следующее разделение труда во время сельскохозяйственных работ: