Великая Екатерина. Рожденная править - Нина Соротокина Страница 12

Императоры Петр III и Павел I (муж и сын Екатерины Великой, между прочим) – трагические фигуры. Раскрашивать их черными красками – хороший тон. Петр III был пьяница, плохо, когда государь пьет, Павел – самодур… Но ни тот, ни другой, не были злодеями, а садист на троне лучше? Но как-то очень легко в сознании людей сложилось мысль, что оба эти правители были из рук вон плохи, что их обязательно надо было заменить… так сказать – любым способом.

Начнем с того, что Екатерина формально не имела никаких прав на русский трон, потому что в 1761 году имелись три законных претендента на это место: ее муж, ее сын, и Иван Антонович, узник Шлиссельбургский – о нем я расскажу позднее.

В письме Понятовскому от 2-го августа 1762 года Екатерина пишет: «Уже шесть месяцев, как замышлялось мое восшествие на престол». Это что значит? Как только Петр был объявлен императором, окружение Екатерины начало стараться отнять у него корону? Кто были эти люди, примерно известно: Разумовский Кирилл Григорьевич, Панин Никита Иванович – это светская власть, гвардию представляли братья Орловы, Пассек, список можно длить. Всех участников переворота можно вычислить по огромным подаркам, которые они получили после переворота. Подробности этих фантастических планов, как, где и кем они обговаривались, какие сроки намечали, неизвестны. Многие историки сходятся во мнении, что все произошло случайно, как бы само собой, и все сходятся во мнении, что зародышем заговора, его ядром, стала любовь Екатерины и Григория Орлова. Екатерина сама пишет: «Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых».

Далее в письме Понятовскому она пишет: «Петр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всем шел напролом; он хотел сломить гвардию, он вел ее в поход для этого; он заменил бы ее голштинскими войсками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Елизавете Воронцовой, а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира, сказав мне публично оскорбительные вещи за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить этот приказ.

С этого дня я стала прислушиваться к предложениям, которые мне делались со времени смерти императора».

Все шесть месяцев правления Петра положение Екатерины было не только трудным, но унизительным. Петр словно забыл, что у него есть жена. Он позаботился, чтобы в Манифесте о восшествии его на трон о Екатерине и Павле не было сказано ни слова, хотя по обычаю в тексте присяги приближенные и министры клянутся в верности его императорскому величеству, его супруге, а также наследнику и наследнице, если таковая имеется. Появилась новая формулировка: быть верным «по высочайшей его (императора) воле избираемым и назначаемым наследником». Значит, Павел уже не наследник? И что ждет Екатерину при таком поведении супруга?

Французский посол Бретейль доносит в Париж: «Император удвоил свое внимание к девице Воронцовой. Императрица в ужасном состоянии, к ней относятся с презрением. Она нетерпеливо сносит обращение с ней императора и высокомерие девицы Воронцовой. Не могу даже себе представить, чтобы Екатерина, смелость и отвага которой мне хорошо известны, не прибегла рано или поздно к какой-нибудь крайней мере. Я знаю друзей, которые стараются успокоить ее, но которые решатся на все, если она потребует».

Екатерина была сильным и умным человеком. К трудностям ей было не привыкать. Она понимала, что сейчас как никогда важно общественное мнение. Муж безумствовал, а она жила затворницей, молилась истово, общалась с представителями церкви. Те жаловались на притеснения, она им глубоко сочувствовала. Дружила с юной и восторженной Екатериной Дашковой. И тайная любовь была, до которой теперь никому не было дела. 22 апреля 1762 года у нее родился сын, Алексей Григорьевич Бобринский. Отцом был Григорий Орлов.

Плана свержения Петра было три. О первом написала сама Екатерина: «Схватить его (Петра) в его комнате и арестовать, как принцессу Анну (Анну Леопольдовну Браунгшвейскую) и ее детей». Второй план носил совершенно фантастический характер. Вспомнили старый прецедент, случившийся при покушении на Петра Великого. Внук, то есть Петр III, во всем старался подражать деду, и не раз хвастал, что любит и умеет тушить пожары. Заговорщики предлагали поджечь крыло нового дворца. Суета, крики, вопли, а тут является Петр III. (Пишу и сама этому не верю – как могло такое прийти в головы умным людям – какая-то плохая беллетристика!). Далее – в дыму и пламени окружить Петра, дать ему хорошо по голове, а труп – в реку. Третий план свержения императора предложил Панин, и этот план был куда действеннее. В конце концов, он и сработал, когда власть уже была в руках Екатерины.

Для удачи в таких делах всегда нужны деньги. Известный русский историк Брикнер, ссылаясь на французские источники, пишет: «…Екатерина за несколько недель до дворцового переворота обратилась к французскому посланнику Бретейлю с просьбой ссудить ей некоторую сумму денег, но Бретейль отказал ей в этом и таким образом не воспользовался весьма благоприятным случаем для устройства выгодных отношений Франции и России. Прибавляют к этому рассказу, что Екатерина, оскорбленная отказом Бретейля, обратилась через одного агента Одара к какому-то английскому купцу, который тотчас же достал денег 100000 рублей и этим содействовал устройству благоприятных отношений Англии с Россией в последующее за государственным переворотом время». Опять Англия помогла!

Рюльер тоже не оставляет без внимания денежную тему. По его утверждению Григорий Орлов черпал деньги из артиллерийской казны, к которой имел доступ по службе. Но мало этого, братья Орловы и друг их Бибиков во имя заговора «в чаянии нового счастия или смерти, продали все свое наследство и рассыпались по всем питейным домам». Зачем? – чтобы мутить народ. «Во всеобщем волнении умов нетрудно было дать им одинаковое направление; во всех полках рассеивали они негодование и мятеж, внушали сострадание к императрице и желание жить под ее законами. Чтобы уверить ее в первом опыте, они склонили целые роты гвардейского Измайловского полка и крестным целованием приняли у них присягу. На всякий случай хотели удостовериться даже и в их полковнике, зная, что по характеру своему он не способен ни изменить заговор, ни сделаться его защитником». Что здесь больше – сплетни или правды?

Полковником Измайловского полка был Кирилла Григорьевич Разумовский, и его симпатии были целиком на стороне Екатерины. Григорий Орлов тайно встретился с Разумовским, и тот сообщил, что «при первой надобности представится к услугам государыни».

Никита Иванович Панин, воспитатель цесаревича Павла, был человеком западной выучки. На роль воспитателя наследника определила его императрица Елизавета, для чего вызвала его из Швеции, где он исполнял обязанности посланника России. Панин любил своего ученика, он был уверен, что переворот делается в пользу Павла, которому было уже восемь лет. До совершеннолетия, по мысли Панина, роль регентши будет исполнять мать, которая затем на законных основаниях передаст трон сыну.

Надобно рассказать об активной участнице заговора Екатерине Романовне Дашковой, в девичестве Воронцовой. Петр III был ее крестным отцом, фаворитка Елизавета Воронцова родной сестрой, канцлеру она приходилась племянницей, а муж вел свой род от Рюриковичей. К этому послужному списку надобно добавить, что Екатерина Романовна была яркой и значительной фигурой, позже она объездила всю Европу, потом стала президентом Академии наук, составляла словари, подарила русскому языку букву «ё» и, наконец, оставила замечательные «Записки» – бесценный документ всем, изучающим русскую историю. В своих «Записках» совершенно искренне пишет, что ее роль в воцарения Екатерины была чуть ли не главной, но если говорить точно, эта восемнадцатилетняя девочка просто оказалась в нужный час в нужном месте.