Верлен - Пьер Птифис Страница 12

…Любовь, Давно бегу ее в презренье молчаливом [62].

В новелле под названием «Столб», опубликованной в «Аннетоне» 27 сентября 1867 года, он вспоминает повелительный тон Судьбы, которая преграждает ему путь. Столб на «пагубной дороге», о который он больно поранился, когда однажды ночью бежал с красавицей, которую похитил, — это моральный запрет, обязавший его отступить и предаться бегству. Тем не менее он рассказывает, что уже видел этот столб с четырьмя указателями, когда въезжал в деревню, но принял его за приглашение и поощрение. Увы! — приказ был категорическим и не подлежал обсуждению. Ударившись, путешественник приходит в чувство: «Мое сознание меня упрекало за то, что я там делал, и впервые моя связь с женщиной, которая была со мной, показалась мне грехом: неожиданно я осознал, что мой поступок был безумием».

Наиболее любопытно продолжение рассказа, поскольку оно пророчески говорит о его будущем: он будет «героем одной из наиболее ужасных судебных драм, которые когда-либо были предметом парижской хроники». На этот раз следователю и королевскому прокурору не придется «искать женщину». Мы находим в этом необыкновенном тексте даже слово «Чарльстаун» — так позднее Рембо будет называть Шарлевиль, свой родной город.

Еще раз подчеркнем, что осенью 1863 года мы застаем Верлена на распутье, в самый критический момент его жизни. Любовное разочарование для многих молодых людей — совершенно обычное происшествие: одно мгновение они страдают, затем утешаются и забывают. У Верлена все было иначе. Дело в том, что Элиза была единственной в мире душой, способной понять его, сдержать его, защитить его от самого себя, ведь он слишком хорошо знал свою огромную слабость перед всевозможными соблазнами. Потеряв ее, он оказался один, беззащитный, бездомный и беспомощный на дороге жизни, усеянной пропастями. В сиянии молнии он видит череду катастроф, которые обрушатся на него, убьют, растерзают, разорвут его и в конце жизни обрекут на трагическое одиночество:

Один! Совсем один! Лишь страшной мысли мрак Сгущается вокруг, и я во тьме провижу Погибель, хлад, удар — я знаю, будет так [63].

Природа, Искусство, Бог — все это более не представляло ни малейшего интереса. Его ждало путешествие по морю несчастий:

Устал я жить, и смерть меня страшит. Как челн, Забытый, зыблемый приливом и отливом, Моя душа скользит по воле бурных волн [64].

Эрнест Делаэ очень справедливо подметил в нем «непобедимую необходимость искупления» после каждой неудачи: «Что бы досадное с ним ни происходило, он будет спокоен, он будет даже менее требователен на самом деле от счастья (…). Но также малейшее волнение опустошает, совершенно разрывает и удручает его. Он думает, что умирает и не может не искать немедленного и верного удовольствия, то есть удовольствия физического, иначе он не вернется к жизни» [65]. В самом деле, нам еще предстоит увидеть, как для того чтобы пережить что-либо, он будет готов броситься в огонь страсти с нетерпеливой жадностью до того дня, когда, снова встретив на своем пути любовь, он совершит необдуманный поступок и окончательно разрушит всю свою жизнь.

Как он и писал Эктору Перо в марте, в конце каникул он приехал в Пализёль. 18 сентября 1863 года кюре церковного прихода отец Хавье Делонь, старый друг его тетушки, получил сан настоятеля в Буйоне (а на посту кюре его заменил его брат Жан-Батист). Поль присутствовал на церемонии его вступления в сан и, в частности, на банкете в доме священника. Он никогда не забудет форель из реки Семуа: это была форель «духовная, употребляемая с совершенно возвышенной любовью, в компании славных коллег этого славного кюре» [66]. Но у него было тяжело на сердце, и, естественно, он испытывал необходимость довериться новому настоятелю. Это, как мы увидим, войдет у него в привычку — после каждого удара судьбы бегать к духовнику. «Мой маленький друг пришел повидать меня, — писал в сентябре 1863 года отец Делонь Луизе Гранжан. — Я долго говорил с ним. Я верю, что его душа осталась доброй. У меня было много причин сделать такой вывод, потому что он доверил мне некоторые свои слабости и признался, что боится жить в Париже. Большой город мало подходит его слабой воле! Обратится ли он с этим к своему отцу? Вы знаете его ответ, он уже нам обоим его дал: его сын не сможет ничего достичь нигде, кроме Парижа. Однако у меня нет никаких сомнений в том, что нужно повидаться с ним по этому поводу. В ожидании помолимся» [67].

Если бы капитан Верлен не упорствовал в своем желании, чтобы Поль сделал в Париже карьеру, шансы на то, что тетушка Луиза устроила бы его в бельгийских Арденнах, были достаточно велики, и в этом случае он бы стал служащим мэрии или префектуры и о нем бы больше никто никогда ничего не услышал.

По возвращении в Париж ему снова пришлось думать о серьезных вещах. «Союз Орла и Солнца» — это было временное решение. Капитан вновь прибегнул к своим связям, чтобы найти для сына постоянное место работы. Один его друг, г-н Тассен, директор Акцизного департамента Парижа, посоветовал, чтобы Поль подготовился к конкурсу Префектуры Сены. Вступительный экзамен был нетрудным, должность — не самая престижная, но достойная и хорошая, к тому же у него будет надежда на продвижение по службе и гарантированная пенсия.

Поль добросовестно подготовился к конкурсу и успешно сдал письменный зачет в мае 1864 года. Преуспев в этом, он был назначен стажером-экспедитором в мэрии 9-го округа по улице Друо и приписан к отделу актов гражданского состояния. Между тем Луи-Хавье де Рикар продолжал издавать свой «Журнал Прогресса», и Верлен продолжил сотрудничество с ним. Но произошло то, чего они опасались: вмешательство имперской полиции. На мартовский номер 1864 года был наложен арест из-за резкой антирелигиозной статьи (рецензия на «Экзамен по Христианству» Сатюрнена Морена), публикация была запрещена, а редактор вместе с управляющим отправились в суд. Несмотря на блестящую защиту мэтра Лорье, которому ассистировал молодой и еще неизвестный широкой общественности адвокат Леон Гамбетта [68], они были приговорены 27 мая 1864 года к тремстам франкам штрафа и трем месяцам тюрьмы (срок Рако по решению суда от 28 июня был сокращен до месяца).