Юлий Цезарь - Глеб Благовещенский Страница 12

Пусть это еще и не имело своей силы.

Важно, что титул был оглашен!!!

Обратите внимание и еще на одно обстоятельство.

Как правило, военачальники в случае успешной военной кампании предпочитали оставлять самые ценные трофеи для себя, уделяя своим солдатам лишь жалкие крохи, да еще норовили выдавать им жалованье ПОСЛЕ сражения. Вряд ли нужно объяснять, почему! Лицемерное утверждение, что солдат, получивший деньги, будет думать в первую очередь не о сражении, а о том, чтобы их как можно результативнее потратить, едва ли может быть сочтено справедливым. Ведь солдат, не только не бедствующий, а регулярно получающий вознаграждение от командира, стремится служить и сражаться еще лучше: ведь, чем успешнее война, тем богаче трофеи. А чем больше трофеев, тем счастливее заживет семья солдата после его возвращения домой.

Вы помните, как в Риме Цезарь, неслыханной щедростью снискал любовь и симпатии народа. Именно благодаря этому ему и удалось совершить столь стремительное восхождение на политический олимп!

Так что рецепт был ему известен.

Он поступил по отношению к солдатам так, как некогда – к римской бедноте. Итог более чем показателен: легионеры, не чая в нем души, немедленно объявили Цезаря императором!!!

Его умение управлять людьми, всецело подчиняя себе их сердца, поистине не знало равных…

Что ж, познав терпкий вкус военных побед и ощутив удовлетворение результатами своих мирных свершений, Цезарь неожиданно для всех очень скоро собрался и решил вернуться в Рим. Несравненному Плутарху принадлежит один блестящий афоризм: «Лицам, домогающимся триумфа, надлежало оставаться вне Рима, а ищущим консульской должности – присутствовать в городе».

Ох, как это верно!

В Риме как раз подошла пора избрания консула.

Кем был консул в те времена?

Абсолютным владыкой Рима!

Правда, надо оговориться: вообще-то этих консулов было два. Один избирался из благородного сословия, то есть был патрицием, а другой – как это ни парадоксально – плебеем. По крайней мере всего за историю Рима примерно около 30 процентов консулов происходили из социальных низов. Как бы то ни было, консулы разграничивали (или, скажем так, пытались разграничивать) сферы влияния, и все шло своим чередом. Консулу предоставлялся год (не четыре, как ныне). Считалось, что за год достойный владыка вполне может проявить свои истинные таланты. На благо Риму или во вред ему – вопрос уже другой.

Цезарь, как вы, наверное, помните, до этого избирался претором. Иными словами, он имел статус первого помощника консула. После этого оставалось преодолеть всего лишь ступеньку и править миром.

Но это лишь с одной стороны…

А с другой стороны, легионеры Цезаря уже объявили его императором, играючи проигнорировав тем самым древнеримскую табель о высших рангах. Он вполне мог принять этот титул и учинить затем приличное безобразие в Европе. Однако в перспективе это сулило встречу со всеми легионами Рима, что имело бы для Цезаря и его войска фатальные последствия.

Нет, следовало возвращаться в Рим и, обратившись за содействием ко всем друзьям и соратникам, попробовать добиться официального статуса.

Так Цезарь и поступил.

Между тем возникла одна существенная проблема: Цезарь несколько припоздал со своим прибытием в Рим. Все та же пресловутая скорость передвижения… Шансов на титул он себя практически лишил, правда, еще оставалась возможность побороться за статус соискателя. Тут еще можно было преуспеть.

Обратимся к Светонию:

«Срок выборов был уже назначен, и он мог выступить соискателем, лишь вступив в город как частный человек. Он пытался добиться для себя исключения из закона, но встретил сопротивление и должен был отказаться от триумфа, чтобы не потерять консульство.

Соискателей консульства было двое: Марк Бибул и Луций Лукцей; Цезарь соединился с последним. Так как тот был менее влиятелен, но очень богат, они договорились, что Лукцей будет обещать центуриям (специальным коллегиям, в задачи которых входило избрание консулов. – Г. Б.) собственные деньги от имени обоих. Оптиматы (идейная фракция, сражавшаяся за привилегии аристократии, представлявшей римский сенат. – Г. Б.), узнав об этом, испугались, что Цезарь не остановится ни перед чем, если будет иметь товарищем по высшей должности своего союзника и единомышленника: они дали Бибулу полномочия на столь же щедрые обещания, и многие даже снабдили его деньгами. Сам Катон не отрицал, что это совершается подкуп в интересах государства.

Так он стал консулом вместе с Бибулом. По той же причине оптиматы позаботились, чтобы будущим консулам были назначены самые незначительные провинции – одни леса да пастбища (судя по всему, речь идет об отдаленных провинциях. – Г. Б.). Такая обида побудила его примкнуть во всех своих действиях к Гнею Помпею, который в это время был не в ладах с сенатом, медлившим подтвердить его распоряжения после победы над Митридатом. С Помпеем он помирил Марка Красса – они враждовали еще со времени их жестоких раздоров при совместном их консульстве – и вступил в союз с обоими, договорившись не допускать никаких государственных мероприятий, не угодных кому-либо из троих».

Став консулом (пусть даже и посредством соискательства), Юлий Цезарь почти совсем перестал себя сдерживать. Наверное, тогда многие припомнили, о чем их некогда предупреждал Сулла, призывая незамедлительно умертвить Цезаря – во избежание роковых последствий.

Светоний продолжает:

«По вступлении в должность он первый приказал составлять и обнародовать ежедневные отчеты о собраниях сената и народа. Далее, он восстановил древний обычай, чтобы в те месяцы, когда фаски (особые прутья, символизировавшие власть магистрата; их в течение месяца носили ликторы за одним конкретным консулом, а потом переходили с ними в ведение другого консула. – Г. Б.) находились не у него, перед ним всюду ходил посыльный, а ликторы следовали сзади. Когда же он внес законопроект о земле, а его коллега остановил его, ссылаясь на дурные знамения, он силой оружия прогнал его с форума. На следующий день тот подал жалобу в сенат, но ни в ком не нашел смелости выступить с докладом о таком насилии или хотя бы предложить меры, обычные даже при меньших беспорядках. Это привело Бибула в такое отчаяние, что больше он не выходил из дому до конца своего консульства и лишь в эдиктах выражал свой протест.

С этого времени Цезарь один управлял всем в государстве по своей воле. Некоторые остроумцы, подписываясь свидетелями на бумагах, даже помечали их в шутку не консульством Цезаря и Бибула, а консульством Юлия и Цезаря, обозначая, таким образом, одного человека двумя именами; а вскоре в народе стал ходить и такой стишок:

Стеллатский участок (единственная земля в привилегированном районе, не подлежавшая приватизации частными лицами. – Г. Б.), объявленный предками неприкосновенным, и Кампанское поле, оставленное в аренде для пополнения казны, он разделил без жребия между двадцатью тысячами граждан, у которых было по трое и больше детей. Откупщикам, просившим о послаблении, он сбавил третью часть откупной суммы и при всех просил их быть умеренней, когда придется набавлять цену на новые откупа. Вообще он щедро раздавал все, о чем бы его ни просили, не встречая противодействия или подавляя его угрозами. Марка Катона, выступившего в сенате с запросом, он приказал ликтору вытащить из курии и отвести в тюрьму. Луция Лукулла, который слишком резко ему возражал, он так запугал ложными обвинениями, что тот сам бросился к его ногам. Цицерон однажды в суде оплакивал положение государства – Цезарь в тот же день, уже в девятом часу, перевел из патрициев в плебеи врага его, Публия Клодия, который добивался этого долго и тщетно (это тот самый Клодий, что стал любовником третьей жены Юлия Цезаря. – Г. Б.).