Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин Страница 12

А что же происходило в это время на востоке? Там чжурчжэни, одержавшие блистательную победу над многовековым врагом — киданями, отнюдь этим не удовлетворились. Старинный недруг пал, непокоренные остатки киданей ушли далеко на запад — казалось бы, все задачи решены, живи и радуйся. Но аппетит, как известно, приходит во время еды, и победоносные чжурчжэни обрушиваются на своего вчерашнего союзника — китайскую династию Сун. Вот когда сунские императоры пожалели о своей войне с государством Ляо, которое являлось фактическим буфером между лесостепными племенами варваров и плодородными землями Великой Китайской равнины. Буфер рухнул, и сунским китайцам пришлось плохо. Уже в 1127 году чжурчжэни взяли сунскую столицу Кайфын; сам император был взят в плен, а его брат бежал на юг, за Янцзы, оставив весь Северный Китай на разграбление захватчикам. В Южном Китае также воцарилось похоронное настроение: казалось, непобедимые маньчжурские воины вот-вот захватят всю китайскую территорию. Помощь пришла оттуда, откуда не ждали — из далеких северо-западных степей в тыл чжурчжэням ударило… монгольское войско во главе с только что избранным первым ханом монголов Хабул-ханом. Конечно, монголы вовсе не стремились помериться силами с чжурчжэнями: их задача была проста — хорошенько пограбить богатый Китай, пока чжурчжэни заняты борьбой с империей Сун. Но в итоге они невольно оказались сунскими союзниками по принципу «враг моего врага — мой друг». Сунская империя была спасена, хотя утратила половину Китая, а в 1141 году признала себя вассалом Цзинь. Но с этих пор монголы стали едва ли не главными врагами чжурчжэней в северных степях. С набега Хабул-хана началась война монголов и чжурчжэней — то полностью затухающая, то вспыхивающая вновь. И ее с полным основанием можно назвать Столетней, ибо закончилась она только в 1235 году, уже после смерти Чингисхана, при его преемнике Угедэе — полным уничтожением чжурчжэньской империи.

На первом этапе этой степной войны инициатива была на стороне чжурчжэней. Они и их ближайшие союзники татары одержали несколько военных побед. Хабул-хан едва не попал к чжурчжэням в плен, ему чудом удалось бежать уже из-под стражи. Его преемнику Амбагай-хану, как уже было сказано, повезло гораздо меньше: захваченный в плен татарами, он закончил свою жизнь прибитым чжурчжэнями к деревянному ослу. Третий и последний (до Темучина) монгольский хан Хутула, хотя и отомстил чжурчжэням за смерть предшественника победоносным набегом, но по возвращении из него чуть не оказался в плену у чжурчжэньских союзников (в качестве иллюстрации к китайской методике «разделяй и властвуй» заметим, что это было чисто монгольское племя дурбан/дорбэн). В свой лагерь Хутула вернулся, когда все уже считали его погибшим, и, как говорят, он даже сподобился увидеть собственные поминки. Впрочем, прожил он после этого недолго — по всей видимости, был отравлен. Воистину, монголам давали ясно понять, что ханское место стало слишком горячим, и результатом этого цзиньского террора стало то что после смерти Хутулы новый монгольский хан не был избран (хотя все шансы имел отец Темучина, Есугэй-багатур), и непрочное монгольское объединение развалилось. Тем самым чжурчжэни выполнили основную задачу — обезопасили свой северный тыл и смогли переложить проблему сдерживания монголов на своих союзников-татар. Чжурчжэньская империя Цзинь в год рождения Темучина практически достигла пика своего могущества.

А теперь от границ Китая двинемся на запад, по пути Елюя Даши. И мы сразу сталкиваемся с одним весьма интересным, хотя и небольшим народом. Имя ему — онгуты. Происхождение его также неясно, но поскольку это кочевое племя совершенно четко отделяли от находящихся по соседству татар, можно предположить, что по языку оно было монгольским. В пользу этого предположения говорит и тот факт, что позднее, в эпоху Чингисхана, онгуты часто брали жен от монголов, а своих дочерей отдавали замуж за монгольских богатырей. Любопытна историческая роль онгутов. Они довольно давно попали в прямую зависимость от Китая (по мнению Рашид ад-Дина, вообще в незапамятные времена эпохи Цинь и шаньюя Модэ). И по приказу китайских императоров, подтвержденному потом и чжурчжэнями, они должны были кочевать строго вдоль Великой Китайской стены — с тем, чтобы в случае нападения северных кочевников защищать эту самую стену. Поэтому онгуты проживали на длинной, но очень узкой полосе территории, и было их немного — четыре тысячи кибиток (двадцать-тридцать тысяч человек).

Западнее земель онгутов и татар, к югу от пустыни Гоби, располагалось могущественное государство тангутов — держава Си-Ся. Тангуты были оседлым народом, по-видимому, тибетского происхождения: то есть, их племена не были родственны ни монголам, ни тюркам, ни маньчжурам. Южная, самая населенная часть тангутской державы заходила в горы Наньшань, очень высокие и почти непроходимые. Здесь находились их могучие неприступные крепости, в которых хранились огромные запасы продуктов на случай войны или набега кочевников. В северной, степной части проживали в основном скотоводы, причем главным скотом у тангутов были верблюды, которых монголы тогда, в отличие от нынешнего времени, почти не знали. Плодородные земледельческие долины предгорий Наньшаня позволяли прокормить большое количество жителей, и действительно, население Си-Ся было очень велико, по некоторым оценкам — около двух миллионов человек, то есть тангутов было больше, чем всех кочевников в восточной части Великой степи. Кроме того, тангуты занимали земли, находящиеся между очагами двух древнейших культур — китайской и тибетской. Они многое переняли и от близких им по языку тибетцев-скотоводов, и от извечных земледельцев — китайцев и чрезвычайно гордились своей высокой культурой. А имея сильную семидесятитысячную армию и неприступные крепости в глубоком тылу, тангуты могли вообще свысока смотреть на окружавшие их кочевые и полукочевые народы (что они, собственно, и делали).

О взаимоотношениях тангутов и монголов до эпохи Чингисхана известно не слишком много. Тысячекилометровый барьер пустыни Гоби далеко не способствовал контактам двух народов. Больше сведений имеется об их связях с кераитами, которым тангуты продавали просо, ткани и верблюдов, взамен покупая лошадей. Отношения между этими народами были мирными, и не зря внук Маркуза — кераитский хан Тогрил (иначе — Тоорил, будущий Ван-хан), оказавшись свергнут с престола своими родственниками, бежал с просьбой о помощи именно в Си-Ся. Тангуты, правда, не стали вмешиваться в кераитские междоусобицы, и помощи он не получил. Примерно в эти же годы, в период чжурчжэньской агрессии, тангуты не раз подвергались маньчжурским нашествиям — без особых, впрочем, потерь для себя, а иногда отвечали и собственными походами на Цзинь — тоже, правда, безуспешными. Как противников чжурчжэней, формально можно назвать их союзниками монголов, но союза как такового никогда не было, а гордыня тангутов и их презрение к северным кочевникам частенько вставали монголам поперек горла. Позднее Чингисхан не раз воевал с тангутами, а перед смертью окончательно сокрушил державу Си-Ся.

Двигаясь от тангутского государства дальше на запад, мы встречаемся с еще одним, не менее интересным народом — уйгурами. Этот тюркский народ и сегодня населяет северо-западный угол Китая — Синьцзян-Уйгурский автономный район — и имеет очень древнюю историю. Еще в VIII веке кочевники-уйгуры подхватили падающее знамя великого Тюркского каганата и на развалинах Вечного Эля тюркской династии Ашина создали собственную сильную державу — Уйгурский каганат. Он просуществовал более ста лет и пал под ударами пришельцев с севера — енисейских кыргызов. В период великого безвременья IX–X веков, вызванного столетней засухой в Великой степи, уйгуры заняли оазисы Джунгарии и Кашгара и… выжили. Но вынужденный уход в оазисы сменил и род деятельности, и стереотипы поведения уйгуров. Из кочевого племени они превратились в оседлый народ, основными занятиями которого стали земледелие и торговля.