Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской Страница 12

Тем не менее, вне зависимости от того, был ли военный совет или не был, Иван отказался изменить первоначальное решение и «…пошел наспех х Туле, шел во всю ночь и пришел х Туле в субботу на солнечном возходе», т.е. ранним утром 6 июля, «хотяще сразитися с бусурманы за православное христианство». Здесь к нему прибыли тяжело раненный И.В. Шереметев, вывезенный с поля боя верными людьми, Л.А. Салтыков и часть войска, доложившие о результатах сражения с крымским «царем». Вслед за ними прибыли с остатками своих людей Д. Плещеев и Б. Зюзин. Общая картина стала более или менее ясной, однако, судя по всему, у царя еще оставались сомнения относительно намерений крымского хана.

Поэтому он отправил 2-х воевод, князей И. И. Пронского-Турунтая и Д.С. Шестунова, «за Дон на поле, и ходили посторонь Дону за Непрядву до Рыходцких верховей…» Тем временем в воскресенье 7 июля в Тулу прибыл Басманов и Сидоров «со всеми людми», от которых стало известно, что «уже, аки третий день, царь поиде к орде…» Стало очевидно, что нового сражения не будет, равно как и преследовать «царя» бессмысленно, так как «промеж их (приходом Ивана с главными силами русского войска к Туле и сражением при Судьбищах. — П.В.) четыре дни, а бой был от Тулы полтораста верст, и пришла весть от подъезщиков, что царь идет в одход наспех по семидесяти верст на день…» Прежде чем повернуть домой, в Москву, Иван со своими советниками предпринял меры на случай возвращения части татар на «украйну». Согласно составленной диспозиции полков за Окой, большой полк во главе с воеводами И.Ф. Мстиславским и М.Я. Морозовым был оставлен в Туле, в Михайлове встал полк правой руки во главе с И.И. Пронским-Турунтаем и Д.С. Шестуновым, усиленный частью сил большого полка под началом воеводы П.С. Серебряного-Оболенского. Передовой полк (воеводы А.И. Воротынский и И.П. Головин) расположился в Одоеве. После этого, дождавшись возвращения «подъезщиков» с Поля, Иван в тот же день 7 июля пошел обратно на Москву. Здесь «жаловал государь воевод и детей боярскых, которые билися с крымцы…». «Полской» поход закончился.

Теперь попробуем подвести общий итог кампании 1555 г. Прежде всего отметим, что анализ сведений о численности рати, ее составе и биографий воевод, вставших во главе русских полков, наводит на мысль о том, что Иван IV и его советники все же решили не просто ограничиться организацией набега на крымские табуны, отвлечь внимание Девлет-Гирея от адыгских князей и продемонстрировать крымскому хану, что язык угроз по отношению к Москве неприемлем. Для такой второстепенной задачи, конечно же, вполне было бы достаточно 3-полковой рати во главе с такими незнатными, нетитулованными воеводами, какими были Шереметев и его товарищи (для сравнения можно провести аналогии с походами на «крымские улусы», предпринятыми после 1555 г. Д. Ржевским, Д. Адашевым и князем Д. Вишневецким, о чем речь пойдет ниже). Однако вместе с тем посылать для рядовой набеговой операции лучших из лучших от московских детей боярских, членов Государева двора, было, по нашему мнению, слишком расточительно и нелогично. Поэтому, по нашему мнению, действительный замысел похода был иным. Видимо, в Москве не заблуждались относительно действительных намерений крымского хана, да и зачем Ивану IV оказывать содействие адыгским князьям против хана? Какую конкретную выгоду он мог получить в это время, вмешавшись в политические интриги и борьбу за доминирование на Западном Кавказе, тогда как попытки закрепиться здесь могли привести к осложнению отношений не только и не столько с Крымом, но и с Турцией, которая стремилась закрепить этот регион за собой, действуя руками крымских ханов? Ведь у русского государя пока были связаны руки — надо было осваивать Казань, Астрахань не была полностью покорна его воле, да и в Ногайской Орде не закончилась еще борьба между сторонниками ориентации на Крым и промосковской партии! Возможно, Иван IV располагал сведениями о том, что Девлет-Гирей собирается на самом деле предпринять попытку похода на Москву, взяв реванш за неудачу 1552 г. Заодно, вероятно, хан стремился, во-первых, надавить на колеблющегося между Москвой и Крымом астраханского хана, а во-вторых, поддержать крымскую партию в Ногайской Орде. Поэтому еще одно поражение, которое потерпел бы хан в схватке с русскими, могло иметь серьезное значение и разом изменить политическую ситуацию и не только на южной русской границе, но и в Нижнем Поволжье и Заволжье. Потому-то мы и склоняемся к тому, что выдвижение глубоко в пределы Поля рати Шереметева было частью общего стратегического замысла русской «ставки» (термин Ю.Г. Алексеева). Он и его люди должны были заблаговременно обнаружить крымское войско, сопроводить его до русских пределов и здесь атаковать неприятеля с тыла, сковав до подхода главных сил «береговой» рати и Государева полка (для этого и нужны были выборные дети боярские, вооруженные и экипированные много лучше, чем рядовые дети боярские). Рать Шереметева должна была стать «наковальней», на которую обрушился бы «молот» главных сил русской армии. Кстати, намек на существование такого плана просматривается у Курбского. Следовательно, мнение воронежского историка В.П. Загоровского о том, что перед Шереметевым не ставилось конкретных больших задач, представляется неверным.

В пользу нашей версии говорит также и длительное, почти месяц, пребывание Шереметева со товарищи в Белеве — если задача состояла в том, чтобы совершить молниеносный набег на крымские улусы в Нижнем Поднепровье, то зачем собравшемуся войску так долго стоять на самой границе? Ну а как информация о запланированном набеге просочится в Крым и хан примет соответствующие контрмеры? Связано ли это стояние Шереметева с тем, что в Москве ждали известий от доброхотов из Крыма о действительных намерениях Девлет-Гирея? И если наши предположения верны, тогда становятся ясными причины сетования Ивана Грозного, обращенного к Курбскому и в его лице к А. Адашеву: «О Иване же Шереметеве что изглаголати? Еже по вашему злосоветию, а не по нашему хотению, случися такая пагуба православному християньству…»

Действительно, выполнение задуманного столь широкомасштабного и долженствовавшего привести к полному разгрому крымчаков плана в итоге привело всего лишь к срыву очередного похода хана на Русь, однако угрозу со стороны Крыма не ликвидировало и привело к серьезным потерям среди отборных русских воинов. Согласно Никоновской летописи, в сражении было побито и взято в плен 320 детей боярских (многие из них, плененные в сражении, домой так и не вернулись) и 34 стрельца. Синодальный список летописи и Лебедевская летопись приводят сведения о 2 тыс. побитых и плененных детях боярских и 5 тыс. их людей при том же числе убитых стрельцов. Однако такие потери представляются существенно завышенными — при таком уровне потерь (более половины всей рати) исход сражения при Судьбищах можно считать подлинной катастрофой, что неизбежно было бы отмечено в летописях и иных источниках. Поэтому первая цифра выглядит более реальной и правдоподобной. Вместе с тем представляет интерес отмеченное той же Лебедевской летописью соотношение потерь детей боярских и их людей — 1 к 2,5. И если взять за основу 320 убитых и плененных детей боярских Никоновской летописи, то получается, что безвозвратные потери послужильцев составили около 800 человек. В таком случае безвозвратные потери войска Шереметева составили без учета казаков более 1,1 тыс. ратников, т.е. более 10% личного состава (и это без учета раненых и умерших позднее, как Степан Сидоров, от ран) — очень высокий уровень потерь для сражений не только XVI, но и XVII вв., тем более если учесть, это были лучшие из лучших детей боярских. Примечательно, что в летописце Игнатия Зайцева сказано, что «…великого князя воевод Ивана Шереметева, да Лва Салтыкова, да Олексея Басманова, да Степана Сидорова Рязанца на поле побил царь крымьской, многих людей побил, а иных в полон имал, а сами воеводы ушьли не со многими людьми (выделено нами. — В.П.)…» Поэтому действительно это сражение по праву может быть поименовано «отчаянным».