Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - Джулия Бойд Страница 13

Подписанные 1 декабря 1925 г. Локарнские соглашения свидетельствовали о том, что наступила разрядка международных отношений. Она продлилась вплоть до смерти Штреземана. Дипломат и издатель граф Гарри Кесслер писал в своем дневнике, что город Локарно (на озере Лаго-Маджоре) «очарован Штреземаном. Его фотографии висят повсюду. Он необыкновенно популярен, ведет себя со всеми очень дружелюбно и четыре раза в день ходит в кондитерскую к фрау Шеруре, которая от него просто без ума» [111].

После вступления Германии в Лигу Наций в 1926 г. промышленность страны начала развиваться с такой скоростью, что всего через десять лет после перемирия Германия могла претендовать на звание второй самой крупной индустриальной державы мира [112]. Несмотря на этот скачок, сэр Рональд Линдсей – новый британский посол в Берлине – без особого энтузиазма отнесся к своему назначению: «Версальский договор настолько скучный, что можно заснуть стоя, когда читаешь его [113]. Насколько я понимаю, работать в Берлине – это все равно что толочь воду в ступе» [114].

Однако многие иностранцы, которые посетили Германию в период между Локарно и Великой депрессией, придерживались иного мнения. Совершенно неожиданно Германия стала страной инноваций, современной и притягательной. Особенно это ощущалось в Берлине. Даже политическая нестабильность казалась некоторым туристам плюсом, в частности англичанам, которые хотели сбежать из своей традиционалистской и консервативной страны.

Для писателя Кристофера Ишервуда и «ему подобных» [115] Берлин был городом свободных сексуальных отношений [116]. Люди отправлялись в страну, жители которой совсем недавно убивали их отцов и старших братьев, в том числе из чувства протеста [117]. Жить вдалеке от родины, там, где не имеет значения, к какому классу ты принадлежишь, – такая свобода манила и опьяняла их. Они радовались не только ночным клубам Берлина, но и самым обыденным вещам. Эдди Сэквилл-Уэст (позже лорд Сэквилл, кузен писательницы Виты Сэквилл-Уэст) вспоминал, с каким удовольствием он гулял в «шотландском тумане» под Дрезденом. В 1927 г. англичанин прожил в этом городе несколько месяцев, изучая немецкий язык и музыку. «Возвращаясь на автобусе, я словно перенесся в те времена, когда только начал обретать свободу. Я радовался каждой витрине, которую мы проезжали, с наслаждением произносил слово «Hauptbahnhof» [118] [119], – писал Сэквилл-Уэст.

Тремя годами ранее англичанин приезжал в Германию не для того, чтобы познакомиться с мальчиками, а чтобы, напротив, излечиться от гомосексуализма. В 1924 г. Сэквилл-Уэст провел несколько месяцев в клинике доктора Карла Мартена во Фрайбурге. Этот человек на самом деле был шарлатаном и мнимым психоаналитиком. Мартен заявил, что проблемы Эдди связаны с материнским комплексом. Чтобы излечить англичанина от гомосексуализма, «доктор» накачал его каким-то веществом, от которого к концу ужина несчастному Сэквилл-Уэсту стало плохо: «Неожиданно я почувствовал, что лекарство подействовало на мои семенные железы, и последующие три с половиной часа я провел в невыносимых муках. Мартен сказал, что мое подсознание было готово испытать боль в этом месте. Боже! Какое же это было мучение! Боль утихала и снова возвращалась, словно пламя свечи на ветру, которое то гаснет, то разгорается с новой силой» [120].

В марте Сэквилл-Уэст и другой пациент Эдди Гэторн-Харди [121] на короткое время сбежали из клиники: «Стартовали в 5.30 утра по Берлину. Чудесный день. Ощущение, словно еду домой на каникулы из частной школы. Рассвет над Берлином – просто чудо. Много сосен и серебряных берез, а земля покрыта инеем. Белое солнце. «Ариадна на Наксосе» в опере – так прекрасно, что не выразить словами. Небольшой городок Берлин. Безликий и похожий на провинциальный Париж. Никакого шарма Вены. Ни одной приличной улицы кроме Унтер-ден-Линден».

Через несколько дней оба Эдди отправились в Данциг, но оказалось, что у них нет нужных документов: «Не те паспорта! Нас высадили в степи в Лауенбурге, грязном городишке на польской границе. Но мы держались молодцами! Мерзкий недорогой отель. Шли по снегу и упали в воду. Какой кошмар! Отвратительные домишки и уродливые, какие-то нереальные люди, безжизненные голоса в пустом воздухе». Когда приятели наконец попали в Данциг, город им понравился: «Прекрасный город! Дома, как во времена Елизаветы, из желтого и темно-красного кирпича. Огромные черно-белые склады вдоль замерзшей Мотлавы. Божественные Ворота-кран, собор неописуемый». Но за три дня Данциг надоел обоим путешественникам, и они снова вернулись в Берлин. «Как же удобно в «Адлоне»! У меня был восхитительный легкий ужин, сидел в пижаме и шубе Эдди» [122].

В свою первую поездку в Германию Кристофер Ишервуд не имел никакого отношения к кабаре, с которым в итоге его творчество оказалось связано. В 1928 г. писатель провел все лето в Бремене. Он жил у своего двоюродного брата Бэзила Фрая, британского вице-консула. Фрай воплощал в себе все то, что отвергали Ишервуд, Уистен Хью Оден, Стивен Спендер и многие другие представители молодого поколения. Лучше всего этого человека характеризуют строки из его собственного стихотворения «Англия»:

Первым, что Ишервуд увидел в Германии, стал Бременхафен, порт в устье реки Везер, куда пришвартовался корабль писателя. Ишервуда встретил сотрудник британского консульства и отвез на машине в Бремен: «Мы ехали сквозь пригороды, поросшие виноградом и густой сиренью. Чистые домики с белеными фасадами. Смешные трамваи. Бульвары и фонтан Лаокоона: змея орошает водой плечи статуи под лучами палящего солнца». Как и следовало ожидать, уже в первых заметках о Германии рассказывалось о сексуальных свободах: «Германия – страна исключительно молодых людей. Они носят цветные шнурованные рубашки, носки и морские фуражки с лентами. Все на велосипедах» [124].