Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - Лоуренс Сутин Страница 13

По этой версии, соблазнителем является сосед, а не Эрл. Было ли это хитрой уловкой, чтобы вызвать сочувствие, как это восприняла Энн в то время? Почему Фил не рассказал об этом Спатсу во время их продолжительных сеансов? Согласно Тессе Дик, Филип вспоминал, что его в шестилетнем возрасте направили к психиатру, который предположил, что его проблемы связаны с гомосексуальностью. Тесса утверждает, что в одном из пансионов, где находился Фил (в Кантрисайде в 1935 году или в Охае в 1942–1943 годах), случился инцидент с домогательством, который очень опечалил Дороти. Но Фил лично в этом инциденте не участвовал.

В конце концов, здесь можно лишь предположить вероятность и отметить, что фобии, связанные с едой и глотанием, периодически сопровождали Фила на протяжении всей его жизни.

Случилось ли это домогательство или нет, не может быть сомнений в том, что Фил в то время пребывал в состоянии полной беззащитности. Он особенно любил играть внутри ящиков и картонных коробок, испытывая чувство безопасности, которое они обеспечивали. Это предшествовало той агорафобии, которая разовьется у Фила в старших классах школы. Параллелью этому является тоска Майка Фостера, мальчика из превосходного рассказа Фила 1955 года «Фостер, ты мертв» [31]. (У Эдгара был младший брат Фостер, который умер в возрасте одного года.) В этом рассказе Фил модифицирует тревоги собственного детства, создавая невероятно правдоподобный портрет мальчика, потрясенного до глубины души психологическими страхами «холодной войны».

Майк Фостер живет в мире (пятидесятые годы здесь переработаны в научно-фантастическое «будущее»), в котором каждого ребенка учат ждать неминуемой ядерной атаки. Когда отец Майка наскреб денег, чтобы купить широко разрекламированное бомбоубежище, Майк наконец-то почувствовал себя в безопасности:

Он уселся на полу, колени вверх, торжество на лице, глаза широко раскрыты. […] Он пребывал в маленьком, им самим сотворенном космосе; здесь было все, что необходимо, – или вскоре будет здесь: пища, вода, воздух, вещи для занятий. Большего нечего было и желать. […]

Внезапно он закричал, и это был громкий, ликующий крик, который отзывался эхом и отскакивал от стены к стене. Он был оглушен этой реверберацией. Он плотно закрыл глаза и сжал кулаки. Радость переполняла его.

В начале 1935 года, подстегиваемая желанием скрыться от угроз по поводу опеки со стороны Эдгара, Дороти вместе с Филом отправилась обратно в Вашингтон и взялась за редакторскую работу в Федеральном детском бюро. Для Фила отделение от Бабули было мучительным. Дороти сожалела, что «ты в четыре года потерял свою родную мать, потому что я пошла на работу, а почти что в шесть лет потерял свою любящую мать – Бабулю». Но в стратегическом отношении, – чтобы сохранить опеку над Филом, – переезд через весь континент достиг желаемого результата. Через два года Эдгар женился повторно. Дороти оставалась одинокой на протяжении восемнадцати лет, хотя она как-то призналась, что, если бы она знала, в какой нищете ей с Филом придется жить, она бы никогда не развелась с Эдгаром.

За ее редакторскую работу в Детском бюро платили мало. Но ей нравилось писать брошюры на тему детского воспитания. В шестидесятые годы Фил заметил одну из них на книжной полке соседки. «Ее написала моя мать, – сказал он ей. – Не правда ли, ирония судьбы в том, что она сама была отвратительной матерью и вовсе не любила детей».

Дороти зачислила Фила в школу в Кантрисайде, которая находилась неподалеку в Силвер-Спринг, штат Мэриленд, и которая обещала «новейшие методы и оборудование в очаровательном пригороде». Здесь он провел, по меньшей мере, часть 1935/36 учебного года в первом классе. (Фил позднее опишет ее как «квакерский» пансион, о чем не было сказано в школьной информационной брошюре.) В эссе Self Portrait 1968 года Фил дает следующее объяснение, почему Дороти сочла пансионат необходимым:

В Вашингтоне лето еще ужаснее, чем о нем говорят. Я думаю, оно обволакивало мое сознание – обволакивало еще и в сочетании с тем замечательным фактом, что моей матери и мне негде было жить. Мы останавливались у друзей. Год здесь, год там. Со мной было не все в порядке (а что спросишь с семилетнего ребенка?), и вот я был отправлен в школу, специализирующуюся на «дефективных» детях. Меня сочли дефективным на основании того факта, что я боялся есть. В пансионе не знали, как обращаться со мной, поскольку с каждым месяцем я весил все меньше, и никто ни разу не видел, чтобы я ел фасоль. Однако начала проявлять себя моя литературная карьера в форме поэзии. Моим первым стихотворением было такое:

Вот маленькая птичкаНа дереве сидит,Вот маленькая птичка,Что на меня глядит. Кошка птичку увидала –Птички как и не бывало.Птичка та не улетела:Ее кошка утром съела.

Стихотворение с восторгом приняли на Родительском дне, и мое будущее было определено (хотя, конечно, никто об этом не знал. По крайней мере, тогда).

Это маленькое стихотворение уже демонстрирует юмор и остроту чувств, которые проявятся в лучших фантастических произведениях Фила. Но в тот момент мальчик был на грани. Он потерял Бабулю, своего отца и свою сестру. У него не было ничего, что напоминало бы стабильный дом, и теперь он не по своей воле вынужден был влачить существование в пригородном пансионе. Проглатывание пищи было особенно затруднительным для него в публичных местах, таких как школьная столовая. Позднее Фил связывал затруднения с едой в те времена с «печалью и одиночеством».

Вызывает сомнение, является ли процитированное выше стихотворение первым литературным произведением Фила. Другие стихотворения (распечатанные и сохраненные Дороти) тоже претендуют на эту честь. «Песня пятилетнего Филипа» (датированная 1934 годом, то есть до отъезда в Вашингтон) примечательна тонким различением «Бога» и «духа»:

Божий дух – милый старичок,Он жил на заре времен.Но князь прискакал, ну а Бог – молчок,И теперь нам не виден он. Бог – это дух в тебе и во мне.Бог ушел так давно – не вчера.Но зато в каждом ясном и солнечном днеДух встает вместе с солнцем с утра.

Стихотворение свидетельствует о необычной духовной независимости Фила – большинство детей не прикрепляет к Богу прозвище «милый старичок».

В двух своих романах – «Прозябая на клочке земли» (написан в 1957 году, опубликован посмертно в 1985-м) и «Когда наступит прошлый год» (написан в 1963–65 гг., опубликован в 1966-м) – Фил использовал Вашингтон как знаменательное место действия. У подверженного стрессам героя «Прошлого года» Вирджила Аккермана, хозяина корпорации «Пушнина и красители» в Тихуане, было специально сконструированное убежище под названием «Ваш-35» (от «Вашингтон, 1935»), которое позволяло возвращаться в мир детства. «Омфал» этого мира – Макком-стрит, 3039 (адрес самого Фила, по которому он большей частью проживал в столице). В кинотеатре «Аптаун» [32] идет фильм «Ангелы ада» [33] с Джин Харлоу (с откровенной сценой, которая потрясла юного Фила, когда он впервые увидел ее). Любовно запомнившиеся детали в большом количестве встречаются в «Ваш-35», но контекст, в который они помещены, – «регрессивный мир детства», созданный для того, чтобы поддерживать дух удачливого военного промышленника, – подчеркивает презрение Фила к воссозданию в розовых цветах его мальчишеского мира.