Копии за секунды - Дэвид Оуэн Страница 13

Беспорядки, приведшие к мексиканской революции, начались в ноябре 1910 года, и американские чиновники рекомендовали всем гражданам США покинуть страну. Олоф, который к этому времени остался почти без гроша, покинул свою глиняную хижину и взял билет на единственный доступный для него транспорт – ржавое грузовое судно, направлявшееся в Лос-Анджелес. Багаж не доставил никаких проблем, потому что все пожитки Карлсонов легко уместились в одном сундуке. В море, в рождественское утро, капитан судна, пожалев своего самого юного пассажира, подарил Честеру плитку шоколада.

Американцу, рожденному после 1935 года, трудно вообразить такое общество, в котором отсутствует система социальной защиты. Когда Карлсоны высадились в Лос-Анджелесе в последнюю неделю 1910 года, они были одинокими, бездомными и обедневшими до такой степени, которую трудно представить в современной Америке. Позже они получили право на скромную материальную помощь от округа, и Олоф некоторое время получал небольшое пособие по инвалидности от профсоюза парикмахеров, в который он вступил еще в молодые годы, но тогда не было правительственной организации или программы, которая могла бы помочь им с продовольствием, жильем или медицинским обслуживанием. Они на короткое время поселились у сестры Эллен, но ее дом был маленьким, и у нее самой было туго с деньгами. Все же с помощью сестры Эллен, которая продолжала страдать от последствий малярии и от удручающего разнообразия других недомоганий, включая головные боли и гастрит, нашла работу в должности экономки одного доктора, и этот доктор, сжалившись, позволил семье поселиться в одной комнате в задней части его дома. Карлсоны жили в этой комнате больше года.

Честеру в то время было пять лет, и он начал постепенно понимать размер несчастий, постигших его семью. Он вспоминал: «Я начал осознавать, что я как-то отличался от других детей, чьи отцы зарабатывали на жизнь, и что я был среди них кем-то вроде «чужака». Приблизительно в то же самое время с ним произошли два несчастных случая, болезненных и потенциально опасных, – он ударился о бронзовую арматуру в вестибюле банка и получил удар по голове качелями на игровой площадке, каждый из которых, как он считал потом, мог быть вызван «бессознательным желанием саморазрушения, подкрепленным растущим пониманием положения своей семьи». Он был робким и благонравным маленьким мальчиком, который в глубине души не мог не разделять растущее отчаяние своих родителей, вызванное ненадежностью их существования.

Весной 1912 года, вскоре после того, как Честеру исполнилось шесть лет, Олоф перевез семью в Сан-Бернардино, который был в то время маленьким городком в шестидесяти милях к востоку от Лос-Анджелеса. Он арендовал за 12 долларов в месяц ветхий дом, о котором Честер потом говорил, что он был на склоне жизненного пути, и Эллен старалась из всех сил поддержать семью, занимаясь шитьем и выполняя другие случайные работы. Честер ходил в местную школу и наслаждался тем, что он воспринимал как простые радости детства. Однако через три года Олоф, теперь считавший, что холод, а не тепло могло бы улучшить состояние его легких и позвоночника, перевез семью в деревню Крестлайн, находившуюся в горах, за пределами города. Там они жили в разрушающемся сарае, который был построен сначала для хранения цемента во время возведения ближней дамбы, а прошедшим летом использовался как магазин бакалейных товаров, обслуживающий строителей дамбы и туристов, останавливающихся в туристическом лагере неподалеку. Карлсоны сделали все, что могли, чтобы изолировать единственную небольшую комнатку позади здания, заткнув газетами щели между досками, и согревали помещение большой печкой. В ту зиму выпало более трех футов снега. Каждое утро Эллен с помощью маленького ручного зеркала посылала вниз в долину сигнал обеспокоенному владельцу магазина, чтобы сообщить ему, что они пережили еще одну ночь.

В Крестлайне Честер с горсткой других детей ходил в школу, занимавшую всего одну комнату, и снова радовался, что у него были друзья, до тех пор, пока однажды утром, после рождественских каникул, не обнаружил, что остался единственным учеником школы. Отцы всех других детей были наняты фирмой, строящей дамбу, но по распоряжению суда, вышедшему в предыдущем году, возведение дамбы было остановлено. Так как работы закончились, они все уехали.

Учительница, контракт которой действовал до конца учебного года, осталась, чтобы учить своего единственного ученика. Каждый день во время перемены Честер в одиночестве бродил по пустому школьному двору или сидел на ступеньке лестницы. Ему не с кем было поговорить, и нечего было делать. Позже он вспоминал: «Иногда я заглядывал внутрь и видел там учительницу, которая, подперев подбородок рукой, смотрела на стену». Он описывал эти последние месяцы четвертого года обучения как «один из самых одиноких периодов своей жизни». Когда учебный год закончился, Олоф, потерявший всякую надежду поправить свое здоровье, переехал назад в долину, где в течение следующих восьми лет семья жила, постоянно меняя одно захудалое жилище на другое.

Еще в юности Честера волновало, что обстоятельства его жизни не позволяют ему нормально общаться с другими детьми, потому что бедность его семьи заставила его преждевременно присоединиться к миру взрослых. Он нашел временную подработку еще в восьмилетнем возрасте. К тому времени, когда ему исполнилось двенадцать или тринадцать лет, он каждый день вставал в четыре часа утра, чтобы успеть поработать до школы хотя бы два или три часа; когда после полудня уроки заканчивались, он снова шел работать, переезжая с одной работы на другую на стареньком велосипеде. (Несколько лет спустя велосипед у него украли, из-за чего он не мог вовремя успевать на работу, и один из его работодателей дал ему другой старый велосипед, кем-то выброшенный за ненадобностью, – из жалости к положению его семьи, как был уверен Честер.) Он продавал содовую воду, полол сорняки, собирал фрукты, копал картошку, подметал тротуары, мыл окна в магазинах, продавал рыбу и ухаживал за морскими свинками в научной лаборатории. Он работал инкассатором, контролером и почтальоном, а также уборщиком в нескольких местных предприятиях, среди которых были пекарня, банк, ассоциация ипотечного кредита, газета и местный ринг для профессиональных боксеров. (Ему доверяли ключи от банка и ипотеки, так как каждое утро он приходил на работу задолго до служащих, которые могли бы впустить его внутрь.) В некоторые, довольно редкие, моменты Олоф чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы попытаться заработать какие-то деньги. Одно время он оказывал парикмахерские услуги на дому, но это длилось недолго, в другой раз он купил лошадь с фургоном в надежде заработать на жизнь сбором и продажей макулатуры и старья. Но все эти попытки через несколько недель завершались неуспехом и никогда не приносили доходов. Честер, который зарабатывал 50-60 долларов в месяц, ко времени поступления в среднюю школу стал главным кормильцем своей семьи.

Несмотря на растущее бремя забот, Честер хорошо учился и получал высокие оценки, особенно по точным предметам, и он начал серьезно задумываться над тем, как использовать свои таланты и улучшить свою жизнь. Какое-то время он считал, что смог бы стать романистом, и по заданию учителя английского языка написал полный размышлений короткий рассказ, в котором несколько раз употребил слово «сырой». («Слишком сырой» – таков был вердикт учителя.) Он изучал возможности разведки золота, издательской деятельности и некоторых других профессий, но, в конце концов, решил, что лучшим шансом для него будет изобретение чего-нибудь очень полезного. Потом он скажет: «У меня было мало шансов поступить в колледж, а я продолжал интересоваться такими вещами, которые требовали высшего образования, для того чтобы я смог что-то сделать. Изобретение было единственным шансом начать с нуля и разбогатеть». Через несколько лет он продолжил разговор на эту тему: «Я читал об Эдисоне и других успешных изобретателях, и идея сделать изобретение привлекала меня тем, что была одним из немногих средств изменить мое экономическое положение и одновременно максимально удовлетворить мой интерес к технике, а также принести пользу обществу». Когда ему было двенадцать, он сказал своему кузену Рою, что собирается однажды сделать большое изобретение, и Рой серьезно отнесся к его честолюбивым замыслам.