Степан Разин - Андрей Сахаров Страница 13

— Эх Степан, оставь свои думы, — говорил крестный отец Корнило Разину. — Принимайся за дело. Набирай людей. Ударишь по верховым городкам, переймешь беглых — на то почет и жалованье будет тебе от великого государя, а потом можно идти снова и в крымские улусы или податься на Тарку: давно уже не гуляла казацкая сабля по берегам Хвалынского моря.

Уговаривал, улещивал Корнило, обещал всякую помощь: и людьми и припасами. Но глух был Степан к уговорам крестного отца, безучастно и бездельно слушал он его речи, внимая лишь из уважения.

Тогда Корнило принимался за Фрола. Младший брат был несговорчивее, помягче, а тоже добрый, смышленый и смелый казак. Стали приглашать Фрола на совет старшины. Старые казаки, видя, что благоволит войсковой атаман к Фролу, принимали его на равных.

— Иди, иди к ним, — говорил Степан брату со злой усмешкой, — жалованьем наградят царским сверх всякой меры, и будешь ты у царя да у бояр зад лизать вместе с Корнилой. Веселая жизнь.

— Ну что ты, брат, взъелся на Корнилу? Он-то не виноват. Он за казаков стоит, бережет их вольности.

— Какие вольности? Для таких же, как он, христопродавцев? Они же вольных людей ни во что не ставят. Уговаривал меня Корнило сбить верховые городки, перенять беглых, отдать их боярам да воеводам по спискам.

Метался Фрол между войсковым атаманом и братом, не знал, кого и слушать: оба говорили правду, но догадывался Фрол, что у каждого из них правда-то была своя.

А Степан совсем стал отходить от своих прежних дел. Целыми днями сидел он на своем дворе, не ходил на круг, совсем перестал бывать у старых, добрых казаков.

— Ну, пускай его потешится, покуражится, — говорил Корнило. — Все равно к нам придет.

Невидимый узелок вражды затягивался между Степаном Разиным и войсковым атаманом.

Ранней весной 1666 года в Черкасск неизвестно откуда пришла весть, что собираются голутвенные люди идти к Москве просить великого государя принять их в службу и положить им жалованье. А во главе голутвенных, говорила весть, чают, будет атаман Васька Ус. Не обрадовала, хоть и потешила, эта весть домовитых. И вправду, смешно это было брать на государеву службу вчерашних беглых крестьян и холопов. Однако беду могли натворить голутвенные немалую.

Прежде всего Корнило Яковлев решил все разведать доподлинно. Тайным делом послал он людей в верховые городки, наказал дойти и до самого Васьки Уса.

Вернулись люди и донесли старшине и войсковому атаману, что собралось в верховых городках голи видимо-невидимо — все выходцы из сел и с посадов — крестьяне, холопы, ярыжки. Сидит-де голь без хлеба, холодает в землянках. А Васька Ус похваляется — если не пустят их домовитые казаки на низ к крымским и турецким берегам, то пойдут казаки на Москву просить милости у самого великого государя и службу ему станут служить. А «голые» люди кричат — ударим-де по уездам, возьмем зипуны у бояр и помещиков на Воронеже да на Туле.

Вести из верховых городков всерьез встревожили войсковую старшину. Василий Ус был известным атаманом. Ходил он не раз походами против разных окрестных народов, служил великому государю на свойской границе под Псковом и Царевичев Дмитриевой городом, ходил вместе с русскими ратями против свеев в 1657 году. Воевода князь Юрий Алексеевич Долгорукий доносил тогда в Москву, что служат казак Васька Ус с товарищами исправно и дела разные военные делают истово. Правда, поозоровал Ус немного в свейском походе: наехали казаки на псковской дороге на людишек помещика Семена Стрешнева и тех людишек побили и пограбили. Но прошло то дело для казаков бесследно: нужны они были в боях со свеями.

Вернулся Василий Ус из свейского похода, покрутился немного в Черкасске и подался вскоре на верховые городки. С того времени не слышали про Василия ничего худого до тех самых пор, пока не собрался он вести голутвенных людей на службу к царю.

К весне появились в Черкасске гонцы от Уса. Они подговаривали в поход и старых казаков. Побывали посланцы Уса и на дворе у Степана Разина, но Степан равнодушно выслушал предложение Уса идти к нему в есаулы: не собирался Разин в тот год двигаться с места, да, кроме того, не с руки ему, уже бывшему в головщиках, идти в есаулы под такого же, как он, казака. Хотел Степан посмотреть, что у Василия Уса получится, как встретят в Москве его самовольный поход с «голыми» людьми на государеву службу и далеко ли Василий пройдет по русским уездам. Предупредил его и Корнило Яковлев — просил не дурить и к Васькиному воровству не приставать. Так и ответил Разин посланцам Усовым, сказал, что не готов он ныне к походу, да и войсковой атаман не пускает.

Корнило Яковлев пытался было вразумить и удержать верховых казаков, но те снялись с места неожиданно и ушли на Воронеж.

Уже 10 июня 1666 года писал из Воронежа тамошний воевода Василий Уваров в Москву на царское имя: «Выехали на Воронеж з Дону из донских, из верховых козачьих городков донские козаки отоман Василей Ус да есоул Иван Хороший, а с ними донских козаков конных и пеших 500 человек. А в расспросе, государь, он, Василей, да Иван передо мною, холопом твоим, сказали, что-де они идут на твою великого государя службу, где ты, великий государь, укажешь быти им на своей, великого государя службе».

Воевода принял казаков, позволил им послать станицу во главе с Усом в Москву бить челом государю, а остальным велел стоять под Воронежем и ждать вестей. Однако все повернулось не так, как указал воевода: не стали казаки ждать свою станицу, скрытно сняли курени и ушли на север, а уже в начале июля из Скопинского уезда пришли о казаках новые вести. Доносил скопинский воевода Андрей Мерчуков, что наезжают казаки на помещичьи деревни и творят всякое дурно, подговаривают крестьян идти с ними, казаками на Москву проситься на государеву службу. А вскоре помещики Тульского уезда в великом расстройстве подали тульскому воеводе челобитную о бесчинствах казаков в уезде.

Бежали от великого страха тульские дворяне с женами и детьми за тульские крепостные стены, а вслед за ними подавались поближе к уездным городам помещики окрестных мест.

В это время Василий Ус с товарищами подал на Москве челобитье великому государю. Просили казаки принять их на службу, а писали так: «И войско, великий государь, стоячи на степе, помирают голодною смертью, а я, холоп твой Васька, с 13-ю человеки скитаемся меж двор на Москве. А как мы, холопи твои, подымалися на твою великого государя службу, и мы, холопи твои, одолжали великими долги для ради твоего государева подъема».

Писал Ус и не ведал о том, что делает его «войско». А казаки шли по Тульскому уезду, по помещиковым землям. Со всех окрестных вотчин и поместий бежали крестьяне к казакам где подговором, где сами. Множилось казачье войско. Доносили воеводские лазутчики, что «донских казаков будет с 1500 человек, а телег с ними со 150, а лошадей около их станов с 2000. А телеги-де поставлены в разных местах, а не обозом, — где чьи курени, в тех местах телеги и поставлены». А казаков среди них была самая малость: все больше крестьяне, которые назвали себя казаками.

Шли казаки по Тульскому уезду, а в соседних уездах — Козловском, Скопинском, Московском, Серпуховском, Лебедянском, Каширском, Шацком — было волнение великое. Слезно молили помещики унять казаков, вернуть их всех приставших к ним беглых крестьян и холопов. А по глухим ночным дорогам пробирались к Усу люди из деревень и посадов, множили казачье войско. К июлю месяцу 1666 года отряд Уса вырос до трех тысяч человек. И если поначалу казаки вели речь лишь о царском жалованье, то теперь присоединившиеся к ним крестьяне все чаще посматривали в сторону помещичьих усадеб.