Последний роман Владимира Высоцкого - Юрий Сушко Страница 13

Муж одобрительно кивал.

Порой Высоцкий просил, чтобы Люся читала ему вслух. «А еще любил, когда я решала кроссворды, – рассказывала она. – Хотя он разгадывал их намного быстрее меня… Память на события и факты у Володи была невероятная. Если он хотел что-либо вспомнить и у него это получалось с трудом, начинал нервничать, а в расслабленном состоянии память Володи фиксировала все с невероятной точностью: слова, жесты, интонацию – все это он мог повторить. Когда он писал песню, перебирал огромное множество рифм, какие-то формулировки, варианты, множество юридических терминов, редко употребляемых слов…»

Из-под земли она добывала ему нужную для работы литературу. Когда ему приспичило проверить, не ошибся ли он в каких-то мелочах в своей «Кассандре», Людмила подняла всех на ноги, но нашла-таки редкостную книгу Куна «Легенды и мифы Древней Греции». Воспитанная бабушкой на стихах Николая Гумилева, поэзии серебряного века, еще школьницей посещавшая занятия литературного объединения «Юность», сама писавшая стихи, Люся нередко становилась для мужа источником литературных открытий.

Но ведь не сами по себе появлялись из-под пера Высоцкого на случайных клочках бумаги строки:

Все нас из дому гонят дела, дела, дела…

Катастрофически не хватало денег. Он хватался за любое предложение подзаработать. Ездил с концертными бригадами, соглашался на самую ничтожную кинороль. Даже пытался где-то на стороне вести занятия в самодеятельном театральном кружке за жалкие гроши. Не выдержал и вскоре бросил.

И вот – просвет! Люся радуется: «Володю взяли в концертную поездку куда-то в Сибирь. Я страшно скучала, бегала с Аркашей на руках к Кочарянам – туда Володя мне звонил с дороги то из Барнаула, то из Иркутска. Из первой получки прислал посылку: серые сапожки на меху, копченую рыбину, нельму, и китайскую баклажанную икру…»

Но вскоре написал: «Пожалуйста, отдай маме мои 2 пары ботинок, пусть отдаст починить, а то ходить совсем не в чем. Пальто мне дает Толя, так что с этим все хорошо, а ботинок Толя не дает, у Толи нет ботинок, у него только пальто, и это плохо!..»

Из поездок дисциплинированно отчитывался перед женой: «Завтра 3 спектакля. Гоним рубли – разоряем Мосэстраду…», «Сегодня у меня 2 спектакля и 2 спектакля-концерта (есть у нас и такое). Читаю «Клопа» и тут же взмокший бегу в другой театр на «Хвостики», и так утром и вечером…», «Совсем нет денег. Гостиницу мне не оплачивают полностью, и я доплачиваю рупь с чем-то. Уже много набежало…», «Вчера нам дали по 5 рублей квартирных…», «Деньги я передал, ты их, наверное, получила. Если мало, прости, больше нет…», «Безденежье, лапа, это плохо, но это временно…»

Оставив побоку бухгалтерию, писал: «Солнышко! Я бумаге не доверяю хороших слов. Читай их между строк! Люблю тебя! И как-то не так без тебя. Целую, малыш!.. Вовка», «И со мной ты! Ты тоже иногда вспомни…», «Любимый мой! Малыш! Я всегда тебя помню, думаю о тебе…»

А потом Люся получает наконец долгожданное признание: «Люблю. Я – Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский, женат, разведусь, обменяю комнату, буду с тобой… 24 лет от роду. Влюблен. В тебя. Высоцкий».

На всякий случай Владимир сообщал ей о своем безусловном благонравии: «Глядя на всех встречающихся мне баб, я с ними не якшаюсь, чужаюсь их и понимаю, лапочка, всю массу твоих достоинств и горжусь, что ты моя жена… Романов, повторяю, нет. Ни платонических, ни плотоядных. Мне очень трудно, но я терплю и настоятельно рекомендую тебе то же самое…»

«Я – отшельник, послушник, монах. Нет! Просто я – отец Сергий. Пальца, правда, не отрубил – не из-за кого… Недавно принято было решение порадовать наших бабов 8-го марта капустником… Там есть такая песня:

Как хорошо ложиться одному —Часа так в 2, в 12 по-московски,И знать, что ты не должен никому,Ни с кем и никого, как В. Высоцкий.

Правда, это я написал, но ты можешь судить по этому о моей отрешенности…

Еще хочу что-нибудь написать. Когда пишу, как будто разговариваю так. Я считаюсь очень крупный специалист-песенник, во всех областях этого жанра: блатной, обыковенный и Окуджавы… Идут пачками, мешают мыслить, учатся, переписывают, перенимают… Платные уроки сделали бы меня миллионером. Я стал бы богаче Шагаловой…»

А Люся потихоньку от родителей таскала книжки в букинистический: «Мильтона «Потерянный рай» снесла. С гравюрами Дюрера. Жалко было. Володя страдал от этого беспросвета еще больше, чем я. Скрипел зубами. Молчал. Запивал. Писал песни…»

Безысходные:

Сколько лет, сколько лет —Все одно и то же:Денег нет, женщин нетДа и быть не может.Сколько лет воровал.Сколько лет старался!Мне б скопить капитал,Ну а я – спивался…

Своему доброму знакомому, спортивному телерадиокомментатору Яну Спарре признавался: «Ян, я – сволочь, я знаю – денег у меня нет, но ты пойми, ну нет работы, но я же не могу пойти просить, унижаться. Ну, что-нибудь придумаю, придумаю, придумаю…»

И ведь придумывал!

Существовал в те годы новый источник «левого» заработка для артистов – так называемые квартирники, то есть частные концерты у кого-то на дому или на даче. Слушатели-зрители скидывались, отдавая деньги хозяину – где по пятерке, где по червонцу, что-то доставалось исполнителю. Высоцкий никогда не спрашивал: «А сколько вы мне дадите?» Дадут – слава богу! Не дадут – ну что ж…

На одном из таких «квартирников» Владимир познакомился с Людмилой Гурченко. После феерического триумфа «Карнавальной ночи» она неожиданно быстро превратилась в актрису вчерашнего дня: «В кино работы не было, а времени свободного – о-го-го сколько!.. Куда меня только судьба не заносила!»

Так и оказалась в шумной, разношерстной компании, в большой, красивой квартире, где хозяин устраивал вечера гастролеров-развлекателей. Потом рассказывала: «Высоцкий приехал с гитарой в сопровождении нескольких друзей. Хоть я уже знала, что внешне он совсем не такой, каким его представляла, у меня все равно была надежда, что я подсмотрю в нем особенное. Нет. Было разочарование. Но недолгое. Потому что, как только он поздоровался со всеми и перебросился несколькими словами с хозяином, он тут же запел. Пел, что хотел сам. Пел беспрерывно. Казалось, для него главное – что его слушали. Слу-ша-ли! Впечатление было, как от разрыва снаряда. Да нет, если бы он не пел, он бы просто с ума сошел от внутренней взрывной энергии… Он не мог найти нужного равновесия из-за огромной внутренней непрекращающейся работы, когда нет сил (или времени?) посмотреть на себя со стороны. А вот так, будучи самим собой, – выпотрошенным, усталым, непарадным, – он, конечно же, рисковал многих разочаровать. Он все время был обращенным в себя и в то же время незащищенным, как на арене цирка. Чувствовал, что надо удивить, но одновременно понимал, что этого ему не простят… Тогда я попросила: «Но тот, кто раньше с нею был…» Потом его рвали во все стороны, что-то говорили, пожимали ему руки. Но были и лица равнодушные: «Ну и что тут такого?» О, сколько я видела таких лиц!..»