На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914-1918 - Андрей Черныш Страница 13

Однако повторилось почти что то же самое. Выстрелы, дрогнувшие несколько всадников где-то в 4-м взводе, и снова все понеслось назад. Тогда нам стало не только смешно, но и досадно. И мы решили поехать вперед с ротмистром без эскадрона, сами. Это и исполнено было нами без всякого «маневра». От досады за какое-то малодушие мы точно в отместку себе напряжением воли заставили себя простоять открыто на гребне несколько минут. Мы рассмотрели на этот раз все, что было нам видно. Противника, который по нас стрелял, мы так и не узрели, и решили, что это небольшая группа его, пост или патруль, который, видимо, занимал видневшееся впереди в 1–1½ версте, на командующей высоте кладбище, или отдельные могилы. Деревня Лиски ничем живым себя не обнаружила и, по-видимому, была совершенно пуста и от жителей, и от противника. Спокойно, шагом мы вернулись к эскадрону. На этот раз по нас ни одного выстрела. Так мы получили первое боевое крещение. В эскадроне ротмистра Стрехи я никогда больше не бывал в «деле»; как не видел и его боевых действий. Но слышать – слышал не раз. Эскадрон уже не поворачивал под огнем, скорее наоборот, стремился добраться до противника и уничтожить его. Свидетельство этому – масса наград, полученных людьми эскадрона, и сам его командир был украшен белым крестиком [51].

Наступили сумерки. Пришлось подумать о возвращении к штабу, тем более что мы не знали толком, где он остановился. Разговор был о Старом Селе, но уверены в этом мы не были, к тому же в создавшейся обстановке мало ли какие могли быть изменения. Разыскивать же штаб ночью – перспектива не из приятных. Ввиду этого мы решили следовать к штабу. Поравнявшись с северной окраиной леса, где я встретился с драгунами ротмистра Стрехи, я с офицером связи и нашими казаками повернул направо, чтобы, выехав из лощины на гребень, посмотреть на восток. Я знал, что сегодня оттуда, от нашей переправы через Буг у д. Джарки, ожидались 2-я бригада 61-й дивизии, ее артиллерия, обоз, парки, наша корпусная конница – 42-й Донской казачий полк. Группой в семь всадников рысью мы въехали на гребень и тотчас заметили: 1) на северо-западной опушке леса [52], что в трех четвертях версты приблизительно восточнее д. Лиски, стояла группа австрийских кавалеристов, в бинокль отчетливо были видны красные штаны. Как только они нас заметили, моментально скрылись в лес [53]. Еще восточнее, далеко, – где именно, трудно было распознать в сумеречной мгле, – стреляла батарея: отчетливо были видны вспышки орудийных выстрелов, но звуков слышно не было, также невозможно было определить, куда стреляла батарея, так как нигде не видно было разрывов выпускаемых ею снарядов. Никаких продвижений войск нигде заметно не было.

Смеркалось, когда мы миновали Новоселки. У леса, что в одной версте севернее села, мы видели брошенные повозки из обоза штаба корпуса. Досадно было сознавать, что тут в тылу, спокойном тылу, который никакого противника не видел, а лишь болезненно его воображал, – так панически удирали, и что немалая доля вины в этом лежала на штабе корпуса.

У выхода из с. Потуржин мы встретили группу всадников, казаков-донцов. На вопрос, кто они, какой части, был ответ:

42-го Донского полка. «Где командир?» – «Сзади». В это время подъехал и сам он, полковник Никушкин [54]. Я назвал себя. Изложил ему обстановку и советовал повернуть полк и идти вместе с нами в Старое Село. Полковник Никушкин стоял на том, что он имеет приказание идти в Новоселки и должен его исполнить. Я его предупредил, что в окрестностях Новоселок есть противник, и сейчас село может быть им уже и занято. Тем не менее он остался непреклонным. Тогда я предложил ему направить полк в Новоселки и ехать в штаб за получением указаний. На этом мы расстались. Полковник Никушкин лично отвел полк в Новоселки, где никого не было, и сам после этого отправился в штаб корпуса, в Старое Село, куда прибыл спустя час приблизительно после моего возвращения.

Штаб корпуса я нашел в Старом Селе, в доме священника. Что тут происходило, и в селе, и около штаба, невозможно описать. Около дома со штабом была масса людей разных частей, раненые стонали, повозки – все это перемешалось в хаотическом беспорядке. В комнате, где работал штаб, также негде было повернуться. За столом командир корпуса, начальник штаба и офицеры генштаба заняты были приготовлением распоряжений.

Тут же был прибывший из штаба 5-го корпуса генерального штаба капитан Лесевицкий [55]. Картина боя 15 августа в ее результатах постепенно вырисовывалась. 35-я и особенно 61-я дивизия получили чувствительный удар и понесли значительный урон.

Вот что произошло в 35-й дивизии.

До полудня дивизия шла спокойно, имея впереди, в авангарде, 137-й пехотный Нежинский полк [56] полковника Пронина [57], влево – боковой авангард – 139-й Моршанский полк [58] полковника Гутора [59], а еще левее, несколько уступом назад – 7-я кавалерийская дивизия генерала Тюлина. Нельзя сказать, чтобы о противнике не думали и шли беспечно. Наоборот, встречи с ним ожидали, особенно после маленького инцидента, послужившего причиной некоторого даже замешательства в колонне главных сил дивизии. Когда голова дивизии, 138-й Болховский полк [60], прошла д. Кржевица, влево из леса, что тянется вдоль болотистого ручья Ржечица, вдруг выскочила группа наших всадников и бросилась в сторону колонны главных сил 35-й дивизии с криком «неприятельская кавалерия!» Болховцы засуетились, пришли в некоторое замешательство, но потом скоро успокоились, остановились и приготовились к отражению конницы. Однако последняя оказалась мифической.