Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии - Елена Первушина Страница 13

А леди Джейн Рондо встречает в Петербурге совсем иную женщину: «Она почти моего росту, но несколько толще, со стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде, но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна.

Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива, и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом».

Испанский дипломат герцог де Лириа вносит в портрет, нарисованный Джейн Рондо, новые краски: «Царица Анна была вдовствующею герцогинею Курляндскою, когда была возведена на престол, и дочерью царя Иоанна, старшего брата Петра I. Она толста, смугловата, и лицо у нее более мужское, нежели женское. В обхождении она приятна, ласкова и чрезвычайно внимательна. Щедра до расточительности, любит пышность до чрезмерности, отчего двор ее великолепием превосходит все прочие европейские. Она строго наблюдает повиновение к себе и желает знать все, что делается в ее государстве; не забывает услуг, ей оказанных; но вместе с тем хорошо помнит и нанесенные ей оскорбления. Словом, я могу сказать, что она совершенная государыня, достойная долголетнего царствования».

Еще один портрет нам дает прожившая три года в Петербурге англичанка Элизабет Джастис: «Ее величество высока, очень крепкого сложения и держится соответственно коронованной особе. На ее лице выражение и величия, и мягкости. Она живет согласно принципам своей религии. Она обладает отвагой, необычной для ее пола, соединяет в себе все добродетели, какие можно было бы пожелать для монаршей особы, и хотя является абсолютной властительницей, всегда милосердна».

Императрица предоставила ведение дел созданному ей правительству во главе с курляндским дворянином Бироном, ставшим для нее самым ближайшим другом и фаворитом. Но не менее чем с Бироном она была дружна с его женой. Семья Биронов жила в Летнем саду, в Летнем дворце Петра, и императрица нередко начинала день с того, что пила кофе в комнатах мадам Бирон.

Императрица Анна строго поделила свою жизнь на официальную и частную. На официальных церемониях она являлась монархиней огромной империи, женщиной, сочетающей величие и роскошь в одежде с любезными манерами. Такой ее запомнили многочисленные иностранные гости Петербурга.

Двор также должен был соответствовать императрице. Запрещалось появляться на официальных приемах в одном и том же костюме более двух раз. Платья шили из золотой и серебряной парчи или бархата, зимой украшали мехами и всегда — драгоценностями. К тому же портные-иностранцы были малочисленны и задирали цены за свою работу. В ту пору ходила поговорка: «Этот кафтан — деревня». Это означало, что за покупку тканей и пошив костюма пошли деньги, полученные от продажи целой деревни крепостных — около 200–300 рублей (одно из платьев госпожи Бирон стоило 500 рублей).

Летние дни Анна Иоанновна проводила в Петергофе или в Летнем саду, где для нее по проекту Бартоломео Франческо Растрелли построили новый дворец на берегу канала, напротив Марсова поля. Жила она там уединенно, в компании только своих фрейлин и приближенных, и развлеклась, стреляя птиц из окна дворца. Стреляла она, по словам современников, весьма метко.

* * *

Элизабет Джастис, посещая Зимний дворец (это не тот Зимний дворец, который знаком нам, а его предшественник, стоявший на том же месте и также построенный Растрелли) видит царицу во всем ее блеске и рядом с нею — двух принцесс-сирот.

«Дворец великолепен; в нем ее величество дает аудиенции всем должностным лицам и по определенным дням обедает там, — писала Элизабет. — Дворец очень обширен и величествен. Потолки превосходно расписаны. Трон очень просторен; балдахин богато расшит золотом и имеет длинную бахрому. Кресло, в котором сидит императрица, бархатное; остов его золотой. Там есть также два других кресла, для принцесс. Одна стена комнаты обита красивой позолоченной кожей, покрытой различными прекрасными изображениями, и другая стена, зеркальная, со всевозможными птицами перед ней, тоже выглядит очень мило. Из окна открывается красивая перспектива на реку и плывущие корабли.

Для развлечения дважды в неделю идет итальянская опера, которую содержит ее величество. Туда допускают только тех, кто имеет билеты. Я имела честь дважды видеть ее величество в опере. Оба раза она была во французском платье из гладкого силезского шелка; на голове у нее был батистовый платок, а поверх — то, что называют шапочкой аспадилли из тонких кружев с вышивкой тамбуром и с бриллиантами на одной стороне. Ее величество опиралась на руку герцога Курляндского (Бирона. — Е.П.), ее сопровождали две принцессы, затем остальная знать.

В центре партера стояли три кресла; в среднем сидела ее величество, а по бокам — принцессы в роскошных одеждах. Принцесса Анна была в малиновом бархате, богато расшитом золотом; платье было сшито, как и подобает инфанте. Оно имело длинный шлейф и очень большой корсет. Кудрявую головку Анны красиво покрывали кружева, а ленты были приколоты так, что свисали примерно на четверть ярда. Ее шемизетка была собрана шелком в складки и плотно прилегала к шее. У нее были четыре двойных гофрированных воротника, на голове бриллианты и жемчуг, а на руках браслеты с бриллиантами. Одежды принцессы Елизаветы были расшиты золотом и серебром, а все остальное не отличалось от одежд принцессы Анны.

Одеяния знати — как мужчин, так и дам — очень богаты. Некоторые дамы были в бархате, и большинство имели на отделке платьев крупные жемчужины. На других были гладкие силезские шелка, отделанные испанскими кружевами. Мужчины обычно носили бархат, расшитый золотом и серебром, каковым умением русские знамениты, как знамениты показной пышностью и парадностью. Думаю, что в этом русский двор невозможно превзойти».

После отъезда Анны и ее смерти на чужбине Елизавета оказалась практически пленницей своей двоюродной сестры Анны Иоанновны. Многие иностранцы, приезжавшие в Петербург, сразу замечали в свите императрицы юную царевну. Они также не упускали из виду, что царевна живет отнюдь не по-царски: у нее нет своего двора, она стеснена в средствах. Как нам уже известно, позже сама Елизавета будет говорить, что в те времена она больше всего боялась умереть, не расплатившись с долгами, так как тогда ее душа была бы проклята и не попала бы в рай.

Джейн Рондо, имевшая возможность близко познакомиться с Елизаветой, пишет: «Вы узнаете, что я часто бываю у принцессы Елизаветы и что она удостоила меня своим посещением, и восклицаете: «Умна ли она? Есть ли в ней величие души? Как она мирится с тем, что на троне — другая?». Вы полагаете, на все эти вопросы ответить легко. Но я не обладаю Вашей проницательностью. Она оказывает мне честь, часто принимая меня, а иногда посылает за мной. Сказать по правде, я почитаю ее и в душе восхищаюсь ею и, таким образом, посещаю ее из удовольствия, а не по обязанности. Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она непринужденно весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение — притворство. Она кажется естественной; я говорю «кажется», ибо кому ведомо чужое сердце? Короче, она — милое создание, и хотя я нахожу, что трон занят очень достойной персоной, все же не могу не желать, чтобы принцесса стала по крайней мере преемницей».